АННЕНСКИЙ. Практикум (вопросы и задания)

ИННОКЕНТИЙ ФЕДОРОВИЧ
АННЕНСКИЙ

(1895—1909)

      Поэт, драматург, переводчик. При жизни поэта вышла лишь одна книга его стихов — «Тихие песни» (1904), которая прошла почти незамеченной, характерна весьма снисходительная оценка ее В. Брюсовым.

Однако два года спустя о ней высоко отозвался А. Блок, отметивший, что на этих стихах лежит «печать хрупкой тонкости и настоящего поэтического чутья», в них «чувствуется поэтическая душа, убитая непосильной тоской, дикая, одинокая и скрытная». Подготовленная к печати, но вышедшая уже после смерти поэта книга стихов «Кипарисовый ларец» (1910), где с замечательной силой выражено ощущение красоты и одновременно трагизма жизни, была оценена современниками (Н. Гумилевым, М. Волошиным, В. Ходасевичем и др.) как значительное явление в литературе. «Я веду свое „начало“ от стихов Анненского, — писала впоследствии А. Ахматова. — Его творчество, на мой взгляд, отмечено трагизмом, искренностью и художественной цельностью...»

      «Мне вовсе не надо обязательности одного и общего понимания. Напротив, я считаю достоинством лирической пьесы, если ее можно понять двумя или более способами или, недопоняв, лишь почувствовать ее, а потом доделывать мысленно самому. Тем-то и отличается поэтическое словосочетание от обыденного, что <...> иногда какой-нибудь стих задевает в вашем чувствилище такие струны, о которых вы и думать позабыли».

И. Анненский. Книга отражений, 1909

      «Во время расцвета мишурного русского символизма и даже до его начала Иннокентий Анненский уже являл пример того, чем должен быть органический поэт: весь корабль сколочен из чужих досок, но у него своя стать. Анненский никогда не сливался с богатырями на глиняных ногах русского символизма — он с достоинством нес свой жребий отказа-отречения. Дух отказа, пронизывающий поэзию Анненского, питается сознанием невозможности трагедии в современном русском искусстве благодаря отсутствию синтетического народного сознания, непререкаемого и абсолютного (необходимая предпосылка трагедий), и поэт, рожденный быть русским Еврипидом, вместо того чтобы спустить на воду корабль всенародной трагедии, бросает в водопад куклу...»

О. Мандельштам. Письмо о русской поэзии, 1922

      «Об Анненском в свое время писали как о поэте смерти. Анненский в самом деле много говорил о смерти и похоронных атрибутах. Но он же утверждает, что „поэт влюблен в жизнь“. Анненский понимал, что лирический поэт не может не любить то, о чем пишет, что это противоречило бы самой сущности лирики как особой системы выражения человеческих ценностей. Мысль о влюбленности поэта в жизнь (смерть потому и трагична) Анненский высказывал в статьях, и он реализовал ее в своем творчестве».

Л. Гинзбург. О лирике, 1964

      «Творчество Анненского — это поэзия изнеможения, глубокого одиночества, болезненного страдания и полного безверия. Всепроникающая тоска бытия, томление в окружающей действительности, ужас перед жизнью и шаги смерти слышатся постоянно в стихах поэта, которому близко все хрупкое, увядающее, угасающее. <...> В пейзаже Анненский рисует не пышные закаты или красоты многоцветного осеннего увядания, а картины поздней осени: сумерки, хмурое небо, дождь, голые сучья деревьев, неприглядные углы Петербурга. Упоение страстями, как и любование цветами зла, несвойственны Анненскому; женские образы, любовные мотивы у него целомудренны. Не наслаждение чувственной прелестью, а томление по одухотворенной красоте, по осмысленной, очеловеченной жизни характерно для Анненского. Поэт выступает не в обликах Дон Жуана, Нерона, „художника-дьявола“ (как иногда Бальмонт), а в образе современного человека, скромного интеллигента, измученного серой и грубой повседневностью обывательского существования. Проза бесцельной, обыденной и косной мещанской жизни выглядит как безобразный призрак, „косноязычный бред“, а „сердце — счетчик муки“; постоянные образы маятника, часов, вокзалов и вагонов, звуки шарманки или граммофона, детали печального натюрморта говорят о механичности и обездушенности мертвеющего бытия».

Б. Михайловский. Символизм, 1971

      «Внутренний мир лирического героя Анненского драматичен, и драматизм его вызван не пессимистическими переживаниями как таковыми, хоть они и проходят через многие стихи, не мыслями о смерти и связанными с нею образами, не темой безрадостной любви, а напряженностью того соотношения, которое возникает между внутренним миром „я“ и миром внешним, то есть миром людей и миром природы, миром вещей в широком смысле».

А. Федоров. Иннокентий Анненский. Личность и творчество, 1984

      «Трагический пессимизм его (Анненского. — Сост.) поэзии состоит в том, что это поэзия реальности, целиком исчерпывающейся настоящим, для выражения которого он нашел определенный пространственно-временной сюжет, доминирующий в его стихах: последнее, исчезающее перед концом мгновение. Для Анненского мир предстает как бы в своих конечных стадиях, потому „что безвозвратно синева, / Его златившая, поблекла“ („Май“). В этой лирике сознание и мир одноприродны, последний пережит в границах „я“ и потому всегда выступает со знаком обреченности».

В. Гитин. Иннокентий Анненский, 1987

Задание 1

      1. Обратившись к текстам стихотворений, покажите, как выражена здесь трагическая противоречивость жизни.
      2. Некоторые из современников поэта (М. Волошин, Вяч. Иванов) утверждали, что в стихах Анненского отчетливее всего звучит нота отчаяния, безысходности, мнение это встречается и в более поздней критике. Подтвердите или опровергните такую точку зрения.
      3. В чем особенности пейзажа в стихах Анненского?
      4. Стихи Анненского, как отмечают все исследователи, замечательны глубиной психологического рисунка. Благодаря чему достигается эта глубина?

Мучительный сонет

Едва пчелиное гуденье замолчало, Уж ноющий комар приблизился, звеня... Каких обманов ты, о сердце, не прощало Тревожной пустоте оконченного дня? Мне нужен талый снег под желтизной огня, Сквозь потное стекло светящего устало, И чтобы прядь волос так близко от меня, Так близко от меня, развившись, трепетала. Мне надо дымных туч с померкшей высоты, Круженья дымных туч, в которых нет былого, Полузакрытых глаз и музыки мечты, И музыки мечты, еще не знавшей слова... О, дай мне только миг, но в жизни, не во сне, Чтоб мог я стать огнем или сгореть в огне!

      «Мучительный сонет» — одно из лучших созданий Анненского, стихотворение, отмеченное веяниями XX века и в то же время насыщенное наследием русской лирики — от фетовской пряди волос до концовки, столь близкой к тютчевскому:

О небо, если бы хоть раз Сей пламень развился по воле, И не томясь, не мучась доле, Я просиял бы — и погас!

      В сонете Анненского человек измучен не страшным и отталкивающим миром, а миром прекрасным в своих осязаемых подробностях. Перед ним совершенно реальные ценности — творчество, природа, любовь (то есть ценности другого человека). Трагедия же в том, что сам он не в силах реализоваться (стать огнем)».

Л. Гинзбург. О лирике, 1964

      «Нетрудно увидеть, что речь идет не о красоте окружающего мира, но о его обманчивости. „Оконченный день“ пуст, потому что он обманул лирического героя, потому что в нем не состоялось, не воплотилось ожидаемое. Далее разворачиваются приметы этого ожидаемого и невозможного счастья. <...>
      Сквозной мотив „Трилистника призрачного“ (цикла, в который входит „Мучительный сонет“. — Сост.) — в ощущении призрачности тех ценностей, которые открываются человеку в объективном мире, и прежде всего — красоты».

В. Мусатов. «Всегда над нами власть вещей...»: Лирика
Иннокентия Анненского и пушкинская традиция, 1992

      «Чувством острой, щемящей тоски проникнуты стихи Анненского, говорящие об одиночестве и смерти, о „красоте утрат“, о каких-то смутных, подернутых дымкой припоминаниях о „невозвратном“. <...>
      Тоска, пожалуй, самое постоянное слово в поэтическом языке Анненского. Она рождала мучительные стихи о бессонных ночах, о душевных страданиях, о разбуженной совести. И о недоступной настоящей жизни — тоже».

В. Орлов. Перепутья. Из истории русской поэзии начала
XX века, 1976

      «Его (Анненского. — Сост.) жалость к человеку проявляется порой как-то стыдливо — через пронзительное сочувствие к вещи, неодушевленному предмету, болезненно зависимым от человека. <...> Бывает, что в его стихотворениях вещь аллегорически замещает человека, но чаще всего поэт выявляет их трагическое сходство — в несчастии, старости, одиночестве».

И. Подольская. Поэзия и проза Иннокентия Анненского, 1987

Снег

Полюбил бы я зиму, Да обуза тяжка... От нее даже дыму Не уйти в облака.	Но люблю ослабелый От заоблачных нег — То сверкающе белый, То сиреневый снег.
Эта резанность линий, Этот грузный полет, Этот нищенски синий И заплаканный лед!	И особенно талый, Когда, выси открыв, Он ложится усталый На скользящий обрыв.

Точно стада в тумане, Непорочные сны — На томительной грани Всесожженья весны.

      «Какая верность взгляда и какой твердой рукой это написано! Но почему, например, лед — нищенски синий? Какова здесь логика эпитета? Зима — грузная, зима — обуза, с нею трудно. Лед — синий, обнаженный, лишенный покрова; нищ тот, кто всего лишен, предоставлен холоду. Синева льда сцеплена с нищенством. Дальнейший ход ассоциаций: нищий — заплаканный. Но лед заплаканный, вероятно, еще и потому, что местами подтаял и на нем проступает вода. Тяжесть и холодная обнаженность окончательно осмысляются в единстве со второй частью стихотворения, с ее темой прелестного, все смягчающего снега».

Л. Гинзбург. О лирике, 1964

      «...Если Тютчев и Баратынский одушевляли природу, наделяли ее мыслью и чувством, видели в ней живое существо, прекрасное, могучее, созвучное человеку, между человеческими переживаниями и ее явлениями искали параллелизмов, то Анненский, близкий им, высказывает еще большую напряженность в своем переживании природы, в своем стремлении слиться с нею, сделать ее собою. Но это стремление не приносит поэту радостного успокоения и даже обостряет сознание неповторимости переживаемого. <...> Для Анненского человек и природа не отграничены друг от друга, но в то же время и не слиянны; общение с природой не приводит к единению с нею, а усиливает чувство одиночества».

А. Федоров. Иннокентий Анненский, 1984

      «Поэзия Анненского питается конкретными переживаниями, реальной предметной действительностью („слова поэта прикрывают иногда самые грязные желания, самые крохотные страстишки“). Анненский вскрыл мучительную, совсем не поэтическую „изнанку поэзии“ (так озаглавлен „трилистник“ его статей в „Книге отражений“), на основе которой рождаются стихи. Но он же показал, что именно эта реальность, такая, как она есть, а не идеализированная („Зачем мне рай, которым грезят все“), может дать поэту новые поэтические символы красоты или, чаще, муки по той красоте, которая, он был убежден, существует».

В. Гитин. Иннокентий Анненский, 1987

Задание 2

      1. Выражению переживания Анненский предпочитает изображение открывающегося взору мира. Благодаря чему приметы внешнего мира служат психологической характеристикой лирического героя стихотворения, создают вполне определенное (какое?) настроение?
      2. Слово «люблю» сказано в стихотворении о том почти неуловимом моменте, когда зима переходит в весну. С помощью каких стиховых (образных, стилевых) средств передано это — господствующее здесь — ощущение?
      3. Как вы понимаете слова «всесожжение весны»?
      4. Сравните изображение природы у Анненского и других русских поэтов: А. Пушкина, Н. Некрасова, Ф. Тютчева, А. Фета.