Анненский "Черная весна"

В 1904 году Иннокентий Федорович Анненский написал программную статью, которая называлась «Бальмонт-лирик». Она была посвящена творчеству Кон­стан­тина Бальмонта, но там Анненский, как это часто бывает с поэтами, опре­делил и главную тему собственного творчества.

arzamas.academy Анненский "Черная весна"

Расшифровка

В 1904 году Иннокентий Федорович Анненский написал программную статью, которая называлась «Бальмонт-лирик». Она была посвящена творчеству Кон­стан­тина Бальмонта, но там Анненский, как это часто бывает с поэтами, опре­делил и главную тему собственного творчества. «Я среди природы, мистически ему близкой, и кем-то больно и бесцельно сцепленной с его существованием». Я хочу обратить внимание на слово «сцепленный», потому что эта тема — бессмысленное, бесцельное, кем-то (то ли богом, то ли не богом, непонятно кем) сцепленное существование человека и природы — действительно очень во многих стихотворениях Анненского возникает, развивается и по-разному им решается. И стихотворение «Черная весна» написано как раз на эту тему. В нем описы­вают­ся похороны человека. Причем описываются с такой гого­левской под­светкой.

Под гулы меди — гробовой
Творился перенос,
И, жутко задран, восковой
Глядел из гроба нос.

Вот она, гоголевская подсветка, — нос, который глядит, как человек. И здесь кто-то из читателей может вспомнить легенду (а для Анненского, конечно, это было важно) о том, что Гоголь был похоронен заживо. И дальше эта тема живо­го носа, ожившего носа на мертвом теле, продолжается.

Дыханья, что ли, он хотел
Туда, в пустую грудь?..
Последний снег был темно-бел,
И тяжек рыхлый путь…

Нос, который хочет дышать. Нос, который олицетворяется, становится живым существованием. «Последний снег был темно-бел, и тяжек рыхлый путь» — это, по-видимому, последний путь на кладбище, гроб, который туда везут.

И тут же такой образ: «последний снег был темно-бел» — Анненский начинает разыгрывать тему не только смерти человека, но и умирающей зимы. Каждый из нас помнит, когда снег чернеет, становится рыхлым, ноздреватым. Аннен­ский замечательно умеет работать с реалиями, работать с предметами. Снег, который становится траурным. И дальше строфа, которая связана уже со смер­тью зимы и со смертью человека.

…И только изморозь, мутна,
На тление лилась,
Да тупо черная весна
Глядела в студень глаз…

Эта строфа очень выразительная и замечательная. Когда говорится про «изморозь, которая льется на тление», читатель задает вопрос «Чье тление?». На самом деле понятно, что тление и человеческого тела (гроб, по-видимому, открыт, и изморозь капает на него), и природы, которая тоже покрывается этой изморозью отвратительной. И таким образом мертвый человек и умирающая зима как бы объединяются в одну очень мрачную, как это часто бывает у Ан­ненского, картинку.

Я хочу обратить внимание на один из самых страшных, по-моему, образов в русской поэзии — студень глаз. Здесь описываются, с одной стороны, от­кры­тые глаза мертвеца. Глаза ненапряженные, расслабленные, вялые, ко­то­рые бессмысленно смотрят на смерть природы. С другой стороны, на этот взгляд отвечает природа, отвечает черная весна. Она траурная: это черные ветви и черный снег. И она (тоже страшное и очень выразительное слово) тупосмотрит в этот студень глаз. Появляются два тупых, бессмысленных взгляда природы и человека друг на друга. И дальше эта тема продолжается.

…С облезлых крыш, из бурых ям,
С позеленевших лиц.
А там, по мертвенным полям,
С разбухших крыльев птиц…

«Крыши облезлые». Это тоже очень точный образ. Снег подточил, убрал с них краску. «…Из бурых ям» — обнажились эти ямы весенние, и сразу же здесь возникает тема могилы: могилы, которые разбросаны в природе. И дальше замечательный образ «с позеленевших лиц…». Стихотворение называется «Черная весна», и мы ждем слова «позеленевший», потому что весна — это же когда все позеленело. Здесь зеленеют не липы — «с позеленевших лип» можно было сказать, например, — здесь зеленеют лица, лица изможденные, усталые лица людей, которые участвуют в этих похоронах. И дальше прямое: «А там, по мертвенным полям». Мы привыкли: весна — это, наоборот, жизнь за­ро­ждается. Анненский акцентирует другое — мертвенные поля.

«С разбухших крыльев птиц…» Тоже очень страшный эпитет разбухший, потому что разбухшим бывает тело покойника. Мы привыкли: в поэзии птицы символизируют начало: грачи, скворцы, прилетевшие птицы. Здесь эти птицы явно не летают — они сидят на этих мертвенных полях, не будучи в силах взле­теть, потому что они разбухли от смерти зимы, от той влаги, которая их пе­ре­полняет. И стихотворение заканчивается не метафорой, не символом как мы вправе, казалось бы, ждать от Анненского, оно заканчивается очень прямой аллегорией, прямым обращением.

О люди! Тяжек жизни след
По рытвинам путей,
Но ничего печальней нет,
Как встреча двух смертей.

Это встреча смерти человека и смерти зимы. Здесь я бы хотел обратить вни­ма­ние еще на две вещи. Первая: Анненский очень умело работает с тра­ди­цион­ным, многовековым культурным образом конца зимы и пробуждения весны. Это иногда называют словом «топос». Как он устроен? Зима — старуха, зима уходит, и все радуется тому, что при­хо­дит молодая весна. Я напомню о двух текстах — одном поэтическом, одном живописном. Поэтический — это тот текст, который все в школе наверняка учили, Федор Тютчев:

Зима недаром злится,
Прошла ее пора —
Весна в окно стучится
И гонит со двора.

<…>

Весне и горя мало:
Умылася в снегу
И лишь румяней стала
Наперекор врагу.

И второй — это картина Сандро Боттичелли «Весна». Ни один из образов на ней не воплощает собой весну по отдельности, но все они вместе — молодые, цветущие, прекрас­ные девушки в прозрачных оде­ждах, их свежие тела просвечивают сквозь оде­жду: все просыпается, все оживает. Анненский работает очень выразитель­но, у него все ровно наоборот. Он акцентирует не столько рождение весны, сколько смерть зимы, потому что ему важно показать эту бессмысленно, бесцельно слепленную жизнь человека и природы.

И второе, на что я хочу обратить внимание, — это подпись: «29 мар­та 1906-го, Тотьма». Тотьма — это место недалеко от Вологды, самый север, где весна действи­тельно наступает очень медленно, уныло, не радостно. Это не италь­янская, не южная, не киевская весна. Но еще более интересной мне кажется дата 29 марта 1906-го, потому что на 29 марта в 1906 году пришлась еврейская Пасха. И это подкрашивает весь смысл. Пасха в русском сознании — христи­анская Пасха, ее смысл — это умирание ради вос­кресения. У Анненского все ровно наоборот: у него умирание не за­кан­чива­ется воскресением. Умирает человек, умирает весна, а бо­же­ственного вмеша­тельства никакого нет.

Чтобы продемонстрировать, что эта ассоциация не случайная, я хочу прочесть стихотворение Анненского, которое называется «Вербная неделя» (то есть одна из недель Великого поста перед Пасхой), в котором возникает эта же тема и сход­ные образы.

В желтый сумрак мертвого апреля,
Попрощавшись с звездною пустыней,
Уплывала Вербная неделя
На последней, на погиблой снежной льдине;

Уплывала в дымах благовонных,
В замираньи звонов похоронных,
От икон с глубокими глазами
И от Лазарей, забытых в черной яме.

«В желтый сумрак мертвого апреля», «на последней, на погиблой снежной льдине». Вот оно — умирающая зима. «…От Лазарей, забытых в черной яме» — вот он, ключевой об­раз. Если в Евангелии, как мы помним, одним из главных событий, одним из главных чудес Христа является воскресение мертвого, уже начавшего разлагаться, разбухшего, если хотите, Лазаря, то у Анненского Лазарь умирает навсегда. Он не воскресает, и он забыт в черной яме. 
символизм кратко