пятница, 10 января 2014 г.

Книга Сэлинджера «Над пропастью во ржи» («Catcher in the rye»),1951

полный текст см. Последний пророк.(1september.ru)
В американской новелле 30–40-х годов авторам полагалось вести себя незаметно: или “подслушивать” диалоги своих героев, как будто вырванные из серого быта, или скрываться под маской наивного рассказчика из народа. Увлекательные сюжеты были тогда не в моде. Новеллисты тех лет предпочитали “сообщать” о внешне незначительных “происшествиях” — отрывочно и скупо. Читатели должны были сами восстанавливать связь эпизодов по намёкам, спрятанным в “мелочах”. Этим рецептам и следовал Сэлинджер – чтобы получить пропуск в литературу.
Сэлинджер \ Сэлинджер (2013, США, документальный, реж. Шейн Салерно) 2:08:53
Однако в конце 40-х годов с ним произошло нечто совершенно неожиданное. Именно тогда Сэлинджеру стало тесно в рамках “просто литературы”, и он взял на себя роль писателя-проповедника. В 1951 году на свет появилась повесть «Над пропастью во ржи» («Catcher in the rye»), в которой привычные литературные приёмы использовались самым непривычным образом. Теперь они должны были воздействовать на читателя так, чтобы он вдруг посмотрел на мир другими глазами и сказал: “Вот она, истина!” И что же? Прорыв удался: современники приняли эту книгу как откровение.
На первый взгляд повесть сделана по тем же рецептам, что и ранние рассказы Сэлинджера. Главный персонаж её, шестнадцатилетний Холден Колфилд, провалил экзамены и отчислен из частной школы. Он отправляется в Нью-Йорк, где скитается в течение четырёх дней, не решаясь вернуться домой до Рождества. Дело заканчивается болезнью Холдена. Выздоравливая в калифорнийском санатории, он описывает свои незамысловатые приключения.
Описывает, как умеет: сбивчиво (“Да, забыл сказать – меня вытурили из школы”), пользуясь наивными связками (“словом”, “короче”, “а потом”) и злоупотребляя паразитическими выражениями (“и всё такое”, “как бы”, “вроде того”). Речь Холдена на всём протяжении повести остаётся живой речью подростка — с божбой, проклятиями (“какого дьявола”, “чёрта с два”), оценочными восклицаниями (“это меня убивает”) и сленговыми эпитетами (“phony” — “липовый”, “lousy” — “вшивый”, “terrific” – “крутой”, или “свинский”, или “жуткий”). Порой он употребляет и более крепкие выражения. В общем, простая история, рассказанная простым парнем.
Основная черта Холдена как неискушённого рассказчика невольно указана им самим. В одном из эпизодов повести он вспоминает о проваленном им экзамене по устной речи: “...Если кто отклонялся от темы, все сразу кричали: «Отклоняешься!» Меня это просто бесило <...> Действует на нервы, когда все орут: «Отклоняешься!» А вот я почему-то люблю, когда отклоняются от темы. Гораздо интереснее”. Действительно, Холден постоянно “отклоняется” от основной линии своего повествования и при этом вдаётся в подробности, которые могут показаться лишними. Но как раз там, где рассказчик “отклоняется”, читателю и стоит искать ключ к идее книги. Чем более случайной представляется деталь, тем важнее спрятанный в ней секрет. Именно в таких деталях зашифровано проповедническое послание автора.
В чём же состоит это послание? Прежде всего – в отрицании общества как такового. “Меня это бесит”, “раздражает до чёртиков”, “на меня тоска напала”, “скука смертная” — такова реакция Колфилда на ложь и жестокость общества. Ненавижу школу, говорит он. “И не только школу. Всё ненавижу. Ненавижу жить в Нью-Йорке. Такси ненавижу, автобусы <...> ненавижу знакомиться с ломаками <...> ненавижу ездить в лифтах <...> ненавижу мерить без конца костюмы у Брукса...” У.Фолкнер чутко уловил смысл этой ненависти: “Его [Колфилда] трагедия была в том, что, когда он пытался вступить в род человеческий, не было там рода человеческого”. То есть: общество провозглашается враждебным человечеству, член общества уличается в том, что он перестал быть частью человечества.
Эта идея уже с первых страниц повести выражена развёрнутой метафорой — “игра по правилам”. В начальном эпизоде Холден не хочет идти на футбольный матч, хотя на этом матче присутствует вся школа. Герою Сэлинджера, наблюдающему футбол сверху, с вершины горы Томпсон, открывается бессмысленность того, чему общество придаёт такое большое значение, – победы и поражения: “Оттуда видно было всё поле и как обе команды гоняют друг дружку из конца в конец”.
Далее в первой главе общественная конкуренция прямо уподоблена спортивному состязанию. И директор школы, и вслед за ним учитель истории Спенсер говорят на прощание Колфилду, что “жизнь – это игра” и “надо играть по правилам”. Каковы же эти правила? Они жестоки (“terrible”): победа одних достигается ценой поражения других, то есть ценой насилия. Они лживы (“phony”): насилие замалчивают или представляют как нечто естественное, закономерное, соответствующее непреложным жизненным правилам.
Холден Колфилд не хочет или не может играть по этим правилам. Отсюда его нежелание действовать, спасительная неспособность к поступку. Например, в продолжение спортивной метафоры, он так и не попадает на фехтовальный турнир (“Я забыл рапиры, и костюмы, и вообще всю эту петрушку в вагоне метро”). В этой неудаче – знак его своеобразной избранности. Холдену не дано состязаться и быть капитаном фехтовальной команды, как не дано бить по лицу (“Лучше уж пусть меня бьют”), соблазнять девчонок (“Главное, мне их всегда жалко”) или даже бросить снежок в машину или водокачку (машина “такая чистая, белая”, водокачка тоже “чистая, белая”).
Таково отрицательное послание Сэлинджера: “не играйте по правилам общества”. Но как же тогда играть? Обратим внимание на ещё один эпизод из первой главы «Над пропастью во ржи»: Холден рассказывает о том, как он с двумя приятелями “гонял мяч перед учебным корпусом”. Здесь налицо противопоставление: с одной стороны, официальный футбольный финал, “игра по правилам” ради победы; с другой стороны, весёлая беготня, просто игра ради удовольствия. Вот так и надо играть, учит Сэлинджер: втроём, то есть без разделения на противоборствующие команды, без победителей и проигравших. И тогда откроется истинный смысл игры: детское упоение жизнью (“Стало уже совсем темно <...> но ужасно не хотелось бросать”), доверие и приязнь друг к другу (“Они славные ребята”).
Играть стоит, только когда любишь другого, играющего с тобой. Так, в шашечной игре с Джейн Галлахер для Холдена важен не выигрыш, а сама Джейн Галлахер – то, как она ставит все дамки в последнем ряду. А ценность бейсбола и гольфа – в том, что они связывают Холдена с его любимым умершим братом Алли (“Помню, как-то весной, когда мне уже было лет двенадцать, я гонял мяч, и всё время у меня было такое чувство, что стоит мне обернуться, и я увижу Алли”; “У моего брата, у Алли, была бейсбольная рукавица на левую руку. Он был левша. А живописная она была потому, что он её всю исписал стихами – и ладонь, и кругом, и везде. Зелёными чернилами. Он написал эти стихи, чтобы можно было их читать, когда мяч к нему не шёл и на поле нечего было делать”).
Н аконец, в своих мечтах сэлинджеровский герой стремится к такой игре, чтобы она до конца была исполнена любовью, стала желанным делом и долгом: “Я себе представил, как маленькие ребятишки играют вечером в огромном поле, во ржи. Тысячи малышей, и кругом – ни души, ни одного взрослого, кроме меня. А я стою на самом краю скалы… И моё дело – ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть”. Эпизод, в котором Холден рассказывает об этой своей мечте, становится кульминацией сэлинджеровского послания. Ведь именно формула “ловец во ржи” дала повести многозначительное название (на полях: «Catcher in the rye» — в буквальном переводе: «Ловец во ржи»); недаром оно перекликается с евангельским текстом (где Христос называет себя “ловцом душ человеческих”).

Забыть о себе и раствориться в любви к другому – вот что проповедует Сэлинджер. Многие писатели обращались к читателям с таким призывом, но мало кто – с такой убедительностью.
Итогом повести становится поступок, всё же совершённый Холденом Колфилдом. Нет, он не спас ребёнка над пропастью, зато его любовь к детям спасла от пропасти его самого. Поступок Холдена, однако, в другом – в самом его исповедальном высказывании. Ведь в результате он полюбил тех, о ком рассказал, даже своих недругов: “Знаю только, что мне как-то не хватает тех, о ком я рассказывал. Например, Стрэдлейтера или того же Экли. Иногда кажется, что этого подлеца Мориса и то не хватает. Странная штука”.
Михаил Свердлов


Комментариев нет:

Отправить комментарий

Архив блога