Ничтожество свое сознавай, знаешь где?
Перед Богом, пожалуй, перед умом, красотой, природой, но не перед людьми. Среди людей нужно сознавать свое достоинство.
Рассказ прочитан[1]. Ученики высказали свои первые впечатления. Сюжет прост, ясен, многие увидели анекдотичность, абсурдность ситуации. Обратимся теперь к самому тексту рассказа.
ЭКСПОЗИЦИЯ
Экспозиция рассказа – первые два предложения (они же тема текста) – очень информативна: «В один прекрасный вечер не менее прекрасный экзекутор, Иван Дмитрич Червяков, сидел во втором ряду кресел и глядел в бинокль на"Корневильские колокола[2]". Он глядел и чувствовал себя на верху блаженства». Все, что надо знать про Червякова, - это, что он экзекутор[3] на верху блаженства. При первом прочтении не менее прекрасный, чем прекрасный вечер экзекутор, глядящий со второго ряда в бинокль да еще «чувствующий себя на верху блаженства», поначалу выглядит только смешно. Вопрос в том, чем вызвано это блаженство[4].
ЗАВЯЗКА
Завязка конфликта – чих – тоже пока в пределах только смешного: традиционное«но вдруг» только усиливает комичность ситуации, да и авторское отступление[5] о том, «Что все чихают», поначалу не противоречит интонации юмористического рассказа.
Однако само описание процесса чихания дано как не свойственное чиновнику Червякову, внеличное событие, приведшее затем и к смерти: «жизнь так полна внезапностей»[6]. Обращает внимание, что сначала Чехов описывает, что стало с лицом, глазами и дыханием, а уже потом, что сделал сам Червяков (он всего лишь отвел бинокль и нагнулся, видимо, продолжая чувствовать себя на верху блаженства[7]). И только в самом конце описания междометийное «апчхи!!!»возвращает к анекдоту: лицо его поморщилось, глаза подкатились, дыхание остановилось... он отвел от глаз бинокль, нагнулся и... апчхи!!!
ПЕРИПЕТИИ
Перипетии. Первая реакция героя выглядит пока вполне по-человечески:«Червяков нисколько не сконфузился, утерся платочком и, как вежливый человек, поглядел вокруг себя: не обеспокоил ли он кого-нибудь своим чиханьем?» Однако обстоятельство «как вежливый человек» явно избыточно: исполнительность, уверенность в чиновничьей безупречности Червякова подчеркивается этим. Блаженство и уверенность в собственной непогрешимости подчеркивается и наречием «нисколько», т.е. ни капельки, ни на йоту, и оксюморонным сочетанием «утерся платочком[8]» (грубое «утерся» и ласкательное «платочком». Довольный собой Червяков даже «поглядел вокруг себя: не обеспокоил ли он кого-нибудь своим чиханьем?».
ВНУТРЕННИЙ КОНФЛИКТ
Собственно, настоящий, так сказать, «внутренний конфликт» начинается именно здесь: «Но тут же пришлось сконфузиться. Он увидел, что старичок, сидевший впереди него, в первом ряду кресел, старательно вытирал свою лысину и шею перчаткой и бормотал что-то». Никто так и не узнает, действительно ли Червяков«обрызгал» генерала[9] или тот «вытирал свою лысину и шею перчаткой и бормотал что-то» из-за каких-то иных причин, а не от «невежества» несчастного чиновника. Но Червяков-то «увидел» и сделал свои «экзекуторские» выводы
Причем сначала Червяков узнал в старичке генерала, а потом подумал, что чихнул на него! Дальше, человеческая ничтожность и чиновничье пресмыкательство, «электричество чина» с каждым новым словом и жестом героя неминуемо ведут его к гибели.
ПЕРВОЕ ИЗВИНЕНИЕ
«Не мой начальник, чужой, но все-таки неловко. Извиниться надо"- т.е. сначала герой как бы успокоился, раз «чужой», но, боясь показаться невежливым, решил извиниться: «Червяков кашлянул, подался туловищем вперед и зашептал генералу на ухо:
- Извините, ваше-ство, я вас обрызгал... я нечаянно...
- Ничего, ничего...»
Конечно, как только Червяков отвлекся от своего «блаженства» и вступил в сферу человеческих отношений, его сущность видна читателю: это и подобострастное «ваше-ство», и его робость, и его убежденность в праве на пресмыкательство. Но, может быть, именно от того, что падение с высот чиновничьего блаженства было таким внезапным «но вдруг», Червяков и не может услышать генерала:
- Ради бога, извините. Я ведь... я не желал!
- Ах, сидите, пожалуйста! Дайте слушать!
ИЗВИНЕНИЕ В АНТРАКТЕ
Поскольку блаженства Червяков уже не чувствует, а лишь конфузится и глупо улыбается, он предпринимает новую попытку извиниться, уже в антракте:
- Я вас обрызгал, ваше-ство. Простите... Я ведь... не то чтобы...
- Ах, полноте... Я уже забыл, а вы все о том же! - сказал генерал и нетерпеливо шевельнул нижней губой.
НОВАЯ ФАЗА КОНФЛИКТА
Здесь конфликт вступает в новую фазу: собственно извинений уже не будет, Червяков будет ходить «объяснить», ведь генерал «нетерпеливо шевельнул нижней губой», а «Червяков, подозрительно поглядывая на генерала», увидел«ехидство в глазах» и решил, что генерал с ним говорить не хочет. Теперь Червяков не извиняться будет, а объяснять, что «вовсе не желал... что это закон природы»! Объяснить необходимо, «а то подумает, что я плюнуть хотел. Теперь не подумает, так после подумает!.." Так думает Червяков. Почему наш герой решил, что генерал непременно должен так подумать, тем более «после»? Видимо, потому что генерал! Кто их генералов разберет!
РАЗГОВОР С ЖЕНОЙ
Разговор с женой - это уже новая стадия конфликта:
«Придя домой, Черняков рассказал жене о своем невежестве Жена, как показалось ему, слишком легкомысленно отнеслась к происшедшему; она только испугалась, а потом, когда узнала, что Бризжалов "чужой", успокоилась».
Чехов пишет легкомысленно», потому что для Червякова конфликт перерос «умения держать себя в обществе». Червяков считает, что он поступил безукоризненно правильно: во-первых, «нисколько не сконфузился», во-вторых, « утерся платочком» , в-третьих, «поглядел вокруг себя: не обеспокоил ли он кого-нибудь своим чиханьем?» В конце концов, он даже извинился, «как вежливый человек» и «прекрасный экзекутор», хотя мог и не извиняться, ведь начальник«чужой»! Что же еще?!
- А все-таки ты сходи, извинись, - сказала она. - Подумает, что ты себя в публике держать не умеешь!
Червяков извинения уже принес, причем повторные. Однако беспокойство не исчезает, не зная, в чем винить себя, Червяков винит уже генерала:
- То-то вот и есть! Я извинился, да он как-то странно... Ни одного слова путного не сказал. Да и некогда было разговаривать.
Чехов обыгрывает недовольное недоумение Червякова: генерал путей сообщения «ни одного слова путного не сказал». «Да и некогда было разговаривать».
ПЕРВОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ НА ДРУГОЙ ДЕНЬ
«На другой день Червяков надел новый вицмундир[10], подстригся и пошел к Бризжалову объяснить...» Червяков убежден ,что объяснить необходимо, ведь он только экзекутор, а Бризжалов генерал: вдруг не говорящий путных слов подумает что экзекутор хотел в генерала плюнуть!!! Но, «войдя в приемную генерала, он увидел там много просителей, а между просителями и самого генерала», Червяков уже не может «объяснить», в приемной генерала он уже не человек:
- Вчера в "Аркадии"[11], ежели припомните, ваше-ство, - начал докладывать экзекутор,
Экзекутор начал докладывать, а закончил, уже извинениями, человек:
- я чихнул-с и... нечаянно обрызгал... Изв...
И в очередной раз получил от генерала человеческое прощение. Но с каждым последующим извинением Червякова не чиновническая (в представлении Червякова - «беспутная» человеческая) реакция Бризжалова делает их окончательное объяснение все более невозможным. В то же время желание объяснить становится все более сильным…
"Сердится, значит... Нет, этого нельзя так оставить... Я ему объясню..."
ВТОРОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ
И все более абсурдным, перерастающим в издевательство над генералом и собственное уничижение:
- Ваше-ство! Ежели я осмеливаюсь беспокоить ваше-ство, то именно из чувства, могу сказать, раскаяния!.. Не нарочно, сами изволите знать-с!
Это предпоследнее объяснение с генералом – очередной поворот в развитии конфликта рассказа. Червяков искренне возмущен, что генерал увидел в червяковской экзекуторской преданности чиновничьему делу насмешку. В конце концов, Иван Дмитрич даже называет генерала про себя фанфароном и в сердцах решает больше не извиняться перед генералом, который «не может понять» того, что понятно экзекутору!
"Какие же тут насмешки? - подумал Червяков. - Вовсе тут нет никаких насмешек! Генерал, а не может понять! Когда так, не стану же я больше извиняться перед этим фанфароном!
Однако сразу же, почему-то Червяков думает:
Черт с ним! Напишу ему письмо, а ходить не стану! Ей-богу, не стану!"
Чехов не объясняет, почему Червяков не написал письма, каждый читатель может додумать сам:
Так думал Червяков, идя домой. Письма генералу он не написал. Думал, думал, и никак не выдумал этого письма. Пришлось на другой день идти самому объяснять.
КУЛЬМИНАЦИЯ
Последнее объяснение Червякова – кульминация рассказа. И здесь за этим «объяснить» - все потрясения Ивана Дмитрича, низвергнувшие его из Блаженства в«Аркадии» в пучину человеческого произвола, чиновничьего страха, ужаса перед«сметь-смеяться» и все того же червяковского прежнего недоумения-непонимания, из-за которого он и предпринял череду этих извинений-экзекуций:
Я вчера приходил беспокоить ваше-ство, - забормотал он, когда генерал поднял на него вопрошающие глаза, - не для того, чтобы смеяться, как вы изволили сказать. Я извинялся за то, что, чихая, брызнул-с... а смеяться я и не думал. Смею ли я смеяться? Ежели мы будем смеяться, так никакого тогда, значит, и уважения к персонам... не будет...
- Пошел вон!!! - гаркнул вдруг посиневший и затрясшийся генерал.
- Что-с? - спросил шепотом Червяков, млея от ужаса.
- Пошел вон!! - повторил генерал, затопав ногами.
РАЗВЯЗКА
Развязка конфликта теперь понятна: чиновник Червяков не смог вынести падения с высот своей чиновничьей «аркадии». Вера в собственную чиновничью непогрешимость, неспособность к настоящим человеческим чувствам сделали дальнейшее существование невозможным: собственно Чехов и описывает только «смерть чиновника», а не смерть человека. Как только Иван Дмитрич надел новый вицмундир и пошел объяснить, он совсем перестал уже быть человеком, человек в нем (каким он должен быть по Чехову) умер уже давно. Червяков умер от того, что «в животе[12] что-то оторвалось», т.е. живот-последнее живое, жизнь погибла:
«Ничего не видя, ничего не слыша, он попятился к двери, вышел на улицу и поплелся... Придя машинально домой, не снимая вицмундира, он лег на диван и... помер».
[1] Рассказ можно прочитать и непосредственно на уроке, так как речь пойдет о художественном тексте, а не олитературном произведении. Это значит, что вопросы, связанные с эпохой создания литературного произведения, его творческой историей, с автором, творческой биографией писателя и т.п., здесь не обсуждаются.
[2] «Корневильские колокола» (1877) – оперетта французского композитора Робера Планкетта (1848—1903). «Плыви, мой челн, по воле волн» (из куплетов ее персонажа по имени Гренише: «Плыви, мой любимый челн, /Плыви, плыви, сквозь пену волн...») цитируется в качестве иронического комментария к поведению пассивного, безвольного человека, который покорно подчиняется ходу событий, «плывет по течению».
[3]Экзекутор (от лат. exsecutor — исполнитель), судебный исполнитель, в дореволюционной России чиновник, ведавший хозяйственными делами учреждения, наблюдавший за порядком в канцелярии.
[4]Червяков заслуженно отдыхал от трудов праведных, уверенный в безукоризненности исполнения. Блаженство Червяков, видимо, испытывал от того, что, будучи прекрасным экзекутором, все «прекрасно исполнил» и в «прекрасный вечер», в прекрасном расположении духа от собственной исполнительности «сидел во втором ряду кресел «Аркадии», не забыв взять бинокль (положено!). Т. е .Червяков находился в своем чиновничьем раю, «Аркадия», здесь, конечно не случайно.
[5]В структуре авторской речи данного отрывка выделяются два отрезка: 1. в рассказе часто встречается это «но вдруг». Автор прав: «жизнь так полна внезапностей!»; 2. «Чихать никому и нигде не возбраняется. Чихают и мужики, и полицмейстеры, и даже иногда тайные советники. Все чихают». Лексика отступления первого отрезка связана с темой литературы. Тема отступления второго отрезка выражена стержневым словом ЧИХАТЬ
[6] Простой, на первый взгляд, вопрос «Отчего умер Червяков?» -становится смыслообразующим: ответ на него будет отражать уровень понимания рассказа.
[7] Официально чихать не запрещено: «все чихают», от «мужика» до
«тайного советника»
[8] Точка зрения экзекутора Червякова, получившая отражение в
отступлении второго отрезка, организует дальнейшее развитие сюжета: все
события возникают в зоне его восприятия и описываются в основном с его
оценочных позиций (кроме, может быть, фразы «Червяков <…> глупо улыбнулся»,
где очевидно авторская оценочность), включаются элементы несобственно-
прямой речи – платочек, старичок.
[9] Генерал Бризжалов активно не участвует в развитии конфликта, он здесь лицо второстепенное.
[10] ВИЦМУНДИ'Р, а, м. [от вице и слова мундир] (дореволюц.);Форменный фрак гражданских чиновников.
[11] АРКА'ДИЯ [А прописное], и, мн. нет, ж. (книжн. поэт. устар., теперь ирон.). Место беспечной, счастливой жизни, идиллического счастья. Счастливая А. [От др.-греч. области Аркадии, которая в поэзии изображалась как страна блаженного пастушеского существования.]
[12] ЖИВОТм. жизнь человека и животного; что есть в твари живое, оживляющее плоть, образующее земную жизнь. || собират. все живое, все, что живет, дышит. Лишиться живота, умереть; лишить кого живота, извести или убить.Живот вечный, вечная жизнь. || Утроба, брюхо, третья большая полость человека и подобно ему устроенных животных, от груди (от гусаковой перепонки, (diaphragma) до таза; в животе: желудок, кишки, печень, селезенка, все вообще орудия пищеварения. Надорвать, надсадить живот, стать без живота, повредить себя чрезмерною ношей и усилием; || хохотать до упада, до изнеможения.
Комментариев нет:
Отправить комментарий