4.9 из 5, проголосовало читателей - 39
|
|
В книгу вошли известнейшие пьесы Шварца «Клад», «Красная шапочка»,
«Снежная королева», «Тень», «Дракон», «Два клена», «Обыкновенное чудо»,
«Повесть о молодых супругах», «Золушка», «Дон-Кихот». Е. Шварц. Пьесы.
Издательство «Советский писатель». Ленинград. 1972.
Своеобразие шварцевской драматургии |
|
1972 г.
|
|
|
1.
Евгений Шварц • ДРАКОН
4.
Занавес
6.
Занавес
8.
Занавес
|
Евгений ШВАРЦ
ДРАКОН
Из действия первого
Входит богато одетый лакей.
Лакей. К вам господин дракон.
Шарлемань. Милости просим!
Лакей широко распахивает дверь. Пауза. И вот не спеша в комнату входит пожилой, но крепкий, моложавый, белобрысый человек, с солдатской выправкой. Волосы ежиком. Он широко улыбается. Вообще обращение его, несмотря на грубоватость, не лишено некоторой приятности. Он глуховат.
Человек. Здорово, ребята! Эльза, здравствуй, крошка! А у вас гость. Кто это?
Шарлемань. Это странник, прохожий.
Человек. Как? Рапортуй громко, отчетливо, по-солдатски.
Шарлемань. Это странник!
Человек. Не цыган?
Шарлемань. Что вы! Это очень милый человек.
Человек. А?
Шарлемань. Милый человек.
Человек. Хорошо. Странник! Что ты не смотришь на меня? Чего ты уставился на дверь?
Ланцелот. Я жду, когда войдет дракон.
Человек. Ха-ха! Я – дракон.
Ланцелот. Вы? А мне говорили, что у вас три головы, когти, огромный рост!
Дракон. Я сегодня попросту, без чинов.
Шарлемань. Господин дракон так давно живет среди людей, что иногда сам превращается в человека и заходит к нам в гости по-дружески.
Из действия второго
Генрих. Папочка, скажи мне – ты старше меня... опытней... Скажи, что ты думаешь о предстоящем бое? Пожалуйста, ответь. Неужели Ланцелот может... Только отвечай попросту, без казенных восторгов, – неужели Ланцелот может победить? А? Папочка? Ответь мне!
Бургомистр. Пожалуйста, сынок, я отвечу тебе попросту, от души. Я так, понимаешь, малыш, искренне привязан к нашему дракоше! Вот честное слово даю. Сроднился я с ним, что ли? Мне, понимаешь, даже, ну как тебе сказать, хочется отдать за него жизнь. Ей-богу правда, вот провалиться мне на этом месте! Нет, нет, нет! Он, голубчик, победит! Он победит, чудушко-юдушко! Душечка-цыпочка! Летун-хлопотун! Ох, люблю я его как! Ой, люблю! Люблю – и крышка. Вот тебе и весь ответ.
Генрих. Не хочешь ты, папочка, попросту, по душам поговорить с единственным своим сыном!
Бургомистр. Не хочу, сынок. Я еще не сошел с ума. То есть я, конечно, сошел с ума, но не до такой степени. Это дракон приказал тебе допросить меня?
Генрих. Ну что ты, папа!
Бургомистр. Молодец, сынок! Очень хорошо провел весь разговор. Горжусь тобой. Не потому, что я – отец, клянусь тебе. Я горжусь тобою как знаток, как старый служака. Ты запомнил, что я ответил тебе?
Генрих. Разумеется.
Бургомистр. А эти слова: чудушко-юдушко, душечка-цыпочка, летун-хлопотун?
Генрих. Все запомнил.
Бургомистр. Ну вот так и доложи!
Генрих. Хорошо, папа.
Бургомистр. Ах ты мой единственный, ах ты мой шпиончик... Карьерочку делает, крошка. Денег не надо?
Генрих. Нет, пока не нужно, спасибо, папочка.
Бургомистр. Бери, не стесняйся. Я при деньгах. У меня как раз вчера был припадок клептомании. Бери...
Генрих. Спасибо, не надо. Ну а теперь скажи мне правду...
Бургомистр. Ну что ты, сыночек, как маленький, – правду, правду... Я ведь не обыватель какой-нибудь, а бургомистр. Я сам себе не говорю правды уже столько лет, что и забыл, какая она, правда-то. Меня от нее воротит, отшвыривает. Правда – она знаешь чем пахнет, проклятая? Довольно, сын. Слава дракону! Слава дракону! Слава дракону!
Из действия третьего
Роскошно обставленный зал во дворце бургомистра. На заднем плане по обе стороны двери полукруглые столы, накрытые к ужину. Перед ними в центре небольшой стол, на котором лежит толстая книга в золотом переплете. При поднятии занавеса гремит оркестр. Группа горожан кричит, глядя на дверь.
Горожане (тихо). Раз, два, три. (Громко.) Да здравствует победитель дракона! (Тихо.) Раз, два, три. (Громко.) Да здравствует наш повелитель! (Тихо.) Раз, два, три. (Громко.) До чего же мы довольны – это уму непостижимо! (Тихо.) Раз, два, три. (Громко.) Мы слышим его шаги!
Входит Генрих.
(Громко, но стройно.) Ура! Ура! Ура!
1-й горожанин. О славный наш освободитель! Ровно год назад окаянный, антипатичный, нечуткий, противный сукин сын дракон был уничтожен вами.
Горожане. Ура, ура, ура!
1-й горожанин. С тех пор мы живем очень хорошо. Мы...
Генрих. Стойте, стойте, любезные. Сделайте ударение на «очень».
1-й горожанин. Слушаю-с. С тех пор мы живем о-очень хорошо.
Генрих. Нет, нет, любезный. Не так. Не надо нажимать на «о». Получается какой-то двусмысленный завыв: «Оучень». Поднаприте-ка на «ч».
1-й горожанин. С тех пор мы живем оч-ч-чень хорошо.
Генрих. Во-во! Утверждаю этот вариант. Ведь вы знаете победителя дракона. Это простой до наивности человек. Он любит искренность, задушевность. Дальше.
1-й горожанин. Мы просто не знаем, куда деваться от счастья.
Генрих. Отлично! Стойте. Вставим здесь что-нибудь этакое... гуманное, добродетельное... Победитель дракона это любит. (Щелкает пальцами.) Стойте, стойте, стойте! Сейчас, сейчас, сейчас! Вот! Нашел! Даже пташки чирикают весело. Зло ушло – добро пришло! Чик-чирик! Чирик-ура! Повторим.
1-й горожанин. Даже пташки чирикают весело. Зло ушло – добро пришло, чик-чирик, чирик-ура!
Генрих. Уныло чирикаете, любезный! Смотрите, как бы вам самому не было за это чирик-чирик.
1-й горожанин (весело). Чик-чирик! Чирик-ура!
1943
Свободный смех свободных людей
Свобода человека – в том числе и речевая свобода – исстари немыслима без смеха и смехового слова.
Только очень мрачные периоды в истории бывали отмечены тотальным гонением на веселое слово. Одним из таких периодов были предвоенные годы Большого террора в нашей стране. За анекдоты сажали и расстреливали, признанные мастера сатиры и юмора переходили в серьезные жанры.
Война стала всенародной бедой. Но, как ни парадоксально, годы войны принесли с собой определенную демократизацию жизни страны, были для людей глотком свободы. Чувствовать свою ответственность за общее дело может только свободный человек. И власть хотя бы из инстинкта самосохранения вынуждена была с этим считаться. В войну были допущены в печать писатели, которых шельмовали перед войной, – А.Платонов, А.Авдеенко… Ученые-гуманитарии публиковали работы на темы, совершенно исключенные в тридцатые годы.
Небывалый расцвет пережили в годы войны и все жанры смеховой речи.
Начало было положено в жанрах злободневных – сатирической издевке над врагами, добродушном подтрунивании над товарищами, с которыми объединила тебя война, лубочных листовках с шутливыми наставлениями молодым бойцам (например, «Заветное слово Фомы Смыслова, бывалого русского солдата», выпускавшееся Семеном Кирсановым) и т.п.
Но постепенно из такого злободневного смеха стали рождаться образы и произведения большого дыхания и глубокого смысла. Из стихов на случай и из подписей-текстовок к рисункам во фронтовых газетах возник «Василий Теркин» Александра Твардовского. Эту великую книгу не отделить от шуток и прибауток, вне народного насмешливого взгляда на мир непредставимы ни она сама, ни ее герой.
С.Я. Маршак подхватил исчезнувшую было после Маяковского традицию сатирического плаката. Казалось бы, политическая злоба дня. Но прочтите «Юного Фрица…», написанного в конце лета 1941 г., – эти стихи по силе обобщения не уступят лучшим образцам сатирического слова прошлого. Они будут живы до тех пор, пока будет висеть над человечеством меч тоталитарного воспитания и образования.
И, наконец, «Дракон» Евгения Шварца – поэтическая сказка по мотивам рыцарского эпоса. Ее, как и «Теркина», не замкнешь в рамки смеховых жанров: здесь и лирика, и драматическая интрига. Но как беспощаден становится смех драматурга, когда он изображает служителей Дракона и обывателей, всегда готовых перейти в прислужники, – всех тех, без кого зло власти было бы неосуществимо. Недаром первая постановка пьесы в театре Н.Акимова была тогда запрещена: Шварц поэтически воплотил многое из того, что аналитически будет показано много позднее в великом военном романе В.Гроссмана «Жизнь и судьба», также запрещенном на долгие годы...
Только очень мрачные периоды в истории бывали отмечены тотальным гонением на веселое слово. Одним из таких периодов были предвоенные годы Большого террора в нашей стране. За анекдоты сажали и расстреливали, признанные мастера сатиры и юмора переходили в серьезные жанры.
Война стала всенародной бедой. Но, как ни парадоксально, годы войны принесли с собой определенную демократизацию жизни страны, были для людей глотком свободы. Чувствовать свою ответственность за общее дело может только свободный человек. И власть хотя бы из инстинкта самосохранения вынуждена была с этим считаться. В войну были допущены в печать писатели, которых шельмовали перед войной, – А.Платонов, А.Авдеенко… Ученые-гуманитарии публиковали работы на темы, совершенно исключенные в тридцатые годы.
Небывалый расцвет пережили в годы войны и все жанры смеховой речи.
Начало было положено в жанрах злободневных – сатирической издевке над врагами, добродушном подтрунивании над товарищами, с которыми объединила тебя война, лубочных листовках с шутливыми наставлениями молодым бойцам (например, «Заветное слово Фомы Смыслова, бывалого русского солдата», выпускавшееся Семеном Кирсановым) и т.п.
Но постепенно из такого злободневного смеха стали рождаться образы и произведения большого дыхания и глубокого смысла. Из стихов на случай и из подписей-текстовок к рисункам во фронтовых газетах возник «Василий Теркин» Александра Твардовского. Эту великую книгу не отделить от шуток и прибауток, вне народного насмешливого взгляда на мир непредставимы ни она сама, ни ее герой.
С.Я. Маршак подхватил исчезнувшую было после Маяковского традицию сатирического плаката. Казалось бы, политическая злоба дня. Но прочтите «Юного Фрица…», написанного в конце лета 1941 г., – эти стихи по силе обобщения не уступят лучшим образцам сатирического слова прошлого. Они будут живы до тех пор, пока будет висеть над человечеством меч тоталитарного воспитания и образования.
И, наконец, «Дракон» Евгения Шварца – поэтическая сказка по мотивам рыцарского эпоса. Ее, как и «Теркина», не замкнешь в рамки смеховых жанров: здесь и лирика, и драматическая интрига. Но как беспощаден становится смех драматурга, когда он изображает служителей Дракона и обывателей, всегда готовых перейти в прислужники, – всех тех, без кого зло власти было бы неосуществимо. Недаром первая постановка пьесы в театре Н.Акимова была тогда запрещена: Шварц поэтически воплотил многое из того, что аналитически будет показано много позднее в великом военном романе В.Гроссмана «Жизнь и судьба», также запрещенном на долгие годы...
 |
Портрет Е.Шварца. Худ. Н.Акимов
Пьеса "Дракон", столь же знаменитая, сколь и опальная, была написана в разгар Великой Отечественной и Второй мировой войны. Официально произведение считалось антифашистским и в этом качестве выдержало несколько постановок на сцене и публикацию в количестве пятисот экземпляров. Но очень скоро "Дракон" был, по сути, запрещен: Шварцу настоятельно рекомендовали избавить пьесу от намеков и аллегорий на тему вечной борьбы с возрождающимся злом. Пьеса вернулась на сцену уже в начале 60-х. Тогда зрители увидели актуальную социальную сатиру, скрытую под сказочной формой. На рубеже 80-х и 90-х "Дракон" превратился в притчу о природе насилия и человеческой покорности злу. Но что бы ни происходило, фраза "единственный способ избавиться от драконов - это иметь своего собственного" привлекала исследователей и зрителей массой возможностей для толкования и обсуждения. На каком поле сегодня бьются Ланцелот и Дракон? Могут, а главное, хотят ли порабощенные души освободиться? Об этом рассуждают: искусствовед Алексей Бартошевич, писатель Евгений Попов, драматург Фарид Нагимов и театральный критик Глеб Ситковский.
Комментариев нет:
Отправить комментарий