Точка зрения автора в романе

Лекция № 3 

Оксана Смирнова_1september.ru

Точка зрения автора в романе

М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»: приёмы её выявления

1 Определение авторской позиции — операция, во многом схожая с определением проблематики произведения. В художественном тексте редко можно найти прямые формулировки (резонёрские реплики, авторские рассуждения): литература чаще говорит образным, чем логическим языком. Перелагая своё видение содержательной стороны произведения в логические формулы, филологи должны привести доказательства в пользу того, что данный текст допускает предложенную трактовку. Чем сложнее текст, тем больше факторов нужно учитывать исследователю, формулируя то, что принято называть (с определённой долей условности) “авторской позицией”. И тем больше разнообразных трактовок в таких случаях появляется в научной литературе.

«Мастер и Маргарита» — произведение, даже приблизительно “не решённое” в серьёзных филологических исследованиях. Это признают и сами филологи, изучающие последний роман М.А. Булгакова. Есть основания сомневаться, что объективная полнота понимания этого романа вообще достижима. Во-первых, то художественное здание, которые мы условно считаем окончательным текстом, не было завершено автором: Булгаков умер, не закончив намеченную правку1. Во-вторых, в самой этой правке (как справедливо указывает диакон Андрей Кураев2) наверняка был элемент самоцензуры, которая не проясняла, а, наоборот, затемняла авторскую позицию. В-третьих, мучительная депрессия последних месяцев жизни тоже сказывалась на изменениях, которые Булгаков вносил в важнейшие финальные сцены романа.

Однако текст «Мастера и Маргариты», с которым мы сейчас имеем дело, всё же выглядит достаточно стройным художественным целым, чтобы мы могли хотя бы попытаться сформулировать его проблематику и даже некоторые авторские “ответы” на поставленные в романе вопросы. Едва ли предлагаемые нами решения станут окончательными. Важнее другое: мы будем пытаться получить их вместе с нашими учениками, строго придерживаясь научных принципов анализа текста. Это гораздо, на наш взгляд, полезнее, чем просто “изложить” одну из существующих (и не вполне доказанных) концепций — даже ту, что предлагают составители школьных учебников. Тем более что старшеклассники обычно переживают этот роман как нечто глубоко личное и не соглашаются принимать чужие приблизительные толкования.

2 Перед началом работы с романом школьникам предлагается не совсем обычное задание: составить список того, что показалось в нём непонятным. К этой работе, как правило, относятся серьёзно, и мы получаем возможность сосредоточиться на тех вопросах, которые действительно интересны нашим ученикам. В основном они совпадают с теми, о которых спорят и серьёзные филологи, но встречаются и такие, которые требуют простого комментария или более точного знания текста.

Собрав листки с вопросами, мы можем сразу их рассортировать. На простые вопросы с ходу ответят сами ребята, сложные запишем на доске и в тетрадях. Из года в год формулировки меняются, но 

суть главных вопросов остаётся та же:

— Действительно ли в мире, созданном Булгаковым, правит Воланд и нет Бога? (Вариант: верил ли Булгаков в Бога или только в дьявола?)

— Почему Иешуа и Левий Матвей описаны такими слабыми и уязвимыми, лишёнными красоты и величия?

— Почему Иешуа говорит, что все люди добрые? (Иначе: почему вместо настоящей евангельской проповеди Иешуа говорит о человеческой доброте? Можно ли отождествлять Иешуа с Христом?)

— Почему нечистая сила выглядит такой симпатичной? (Иначе: верит ли Булгаков, что нечистая сила способна творить добро?3)

— Почему Воланд пощадил Маргариту и выполнил её просьбу? Ведь с другими героями, которых использовала его шайка, они не церемонились?

— То, что описано в ершалаимских главах, выдумано Мастером или угадано? (Иначе: это роман или действительность — в системе булгаковского замысла?)

— Не является ли автором “романа о Пилате” сам Воланд? Может быть, он действительно был свидетелем тех событий и внушил Мастеру всё это записать?4

— Почему Мастер заслужил не свет, а покой? И чей это приговор: его же собственного, придуманного героя или всё-таки настоящего Бога?

— Почему трусость — это самый страшный порок? (И при чём тут Понтий Пилат?)

— Действительно ли Иванушка Бездомный в итоге стал учеником Мастера?

Биографический контекст позволяет утверждать: роман «Мастер и Маргарита» нельзя считать направленным “против Бога”. Это противоречит авторскому замыслу. Книга начиналась с возмутившего Булгакова до глубины души посещения редакции журнала «Безбожник» и продолжалась с молитвой: “Помоги, Господи, кончить роман!” Булгаков работал над этим произведением, сколько мог, превозмогая боль и отчаянье, и в бреду спрашивал: “Кто меня возьмёт? Меня возьмут?..” Как полагает В.Лосев, “возможно, в сознании писателя возникал мучительный вопрос: так кто же всё-таки возьмёт его после земной жизни, какое «внеземное ведомство» — Воланд или Иешуа?” Мы должны сразу предупредить учеников: 

этот роман скорее всего “защищает” Бога от антирелигиозной пропаганды, 

хотя сам автор не был “церковным” человеком и не отличался безгрешно-праведной жизнью.

3 На первый из приведённых вопросов (кто правит в мире?) ответ можно найти, не прибегая к сложным выкладкам: он вписан в роман “открытым текстом”. Есть сцены, которые показывают истинное соотношение сил. Самая яркая из них — когда Азазелло, выводя из подвальчика души Мастера и Маргариты, увидел, как перепуганная кухарка подняла руку для крестного знамения, и закричал: “Отрежу руку!” Кроме того, в какой бы стилистике ни был изображён Иешуа Га-Ноцри, именно он определяет судьбу Мастера, а не Воланд. Последняя (причём важнейшая) деталь касается художественного времени: события в обоих романах (и в “московском”, и в “ершалаимском”) происходят на Страстной и заканчиваются в ночь перед Воскресением. В субботу Воланд и его свита покидают Москву, затем бросаются в чёрную бездну и исчезают.

Отсюда следует единственно возможный вывод: 

в мире, где происходит действие романа, реально существуют и князь тьмы, и воскресший Христос Бог (а не только казнённый бродячий философ). 

Только 

присутствие Воланда очевидно, а присутствие Христа едва различимо — хоть власть Его и больше. 

Итак, в романе есть видимый дьявол и невидимый Бог, гораздо более могущественный, чем силы зла (хотя последние всячески пытаются это отрицать и демонстрируют свою огромную власть и мощь).

С рассмотренным вопросом самым тесным образом связан другой — о том, почему Воланд честно выполнил просьбу Маргариты, в то время как все другие люди, так или иначе с ним “сотрудничавшие”, были ввергнуты в большие неприятности. У некоторых читателей складывается впечатление, что Воланд помогает Мастеру и Маргарите исключительно из сочувствия к их любви и страданиям. По доброте, так сказать, душевной или же из стремления к справедливости. Однако доброта этому персонажу несвойственна, а милосердие ему и вовсе отвратительно — он сам об этом говорит после бала. (За справедливость же в этом мире “отвечает” не он — об этом упомянуто в сцене последнего суда над Пилатом.)

О милосердии Воланд упоминает в романе дважды (в первый раз — на сеансе в Варьете), а несущественную деталь Булгаков повторять бы не стал. В первый раз, после того как публика потребовала простить Жоржа Бенгальского и вернуть ему голову, Воланд говорит: “…ну что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца… обыкновенные люди…” Во второй раз это очевидное испытание для Маргариты: после бала она неожиданно просит не за Мастера, а за Фриду — единственную “гостью” на балу, которую тяготит её преступление. Маргарита отрицает своё милосердие, ссылается на гордость (свойство для Воланда понятное и приятное). И всё же она своею небольшой властью прощает — и после этого Воланд выполняет её требование, а не вышвыривает её из “нехорошей квартиры” — топиться.

В этом эпизоде скрыта реминисценция — цитата из Нагорной проповеди, известнейший для всякого христианина текст: “Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут” (Мф. 5, 7). 

Помиловав Фриду, Маргарита выходит из юрисдикции Воланда — только и всего, поскольку Слово Божие — неотменимый и обязательный для всех закон. 

Проверим этот вывод — спросим себя: а есть ли ещё какая-то художественная необходимость в появлении среди героев романа Фриды, которой уделяется неожиданно большое внимание? По-видимому, нет. Что же, запомним и этот “ответ”: 

милость, милосердие сильнее Воланда. 

Отметим также, что этот вывод не противоречит ни первому нашему “ответу” (Бог в мире есть, и Он сильнее дьявола), ни тому, что мы знаем об авторских планах из истории создания романа.

4 Для того чтобы получить ответы на другие вопросы, нужно пристальнее вглядеться в строение романа. Начнём с того, что предложим обдумать и обосновать ответ на вопрос: сколько миров представлено в романе? (И далее: есть ли между ними связь и в чём она выражается?)

Иногда ученики понимают этот вопрос по-своему и рассуждают о том, сколько сюжетных линий в романе. Обычно видят три главных сюжета: исторический (“ершалаимский”), сатирический (Воланд и советская Москва), лирический (линия Мастера и Маргариты). Это удобный путь для формально-филологических изысканий (каждая линия имеет свои традиции, а их соединение делает роман неповторимо своеобразным). Однако мы ищем ответы на вопросы, касающиеся авторской позиции, а потому оставим эти изыскания в стороне и вернёмся к вопросу именно о “мирах”. Обычно вначале называют только два автономных мира: Москва и Ершалаим. Это не очень точный ответ, но согласимся пока на него и рассмотрим, что связывает эти миры.

— В обоих случаях описаны события Страстной недели.

— В обоих случаях разворачивается трагедия, причиной которой являются человеческие пороки: жадность, зависть, предательство, трусость…

— В обоих случаях жертвой оказывается человек, стремившийся принести в этот мир проповедь добра.

О последнем — чуть подробнее. Обычно все замечают дерзкое сопоставление: Иешуа—Мастер. Считать его кощунственным, на наш взгляд, нет никаких оснований: евангельский “сюжет” применим к любой эпохе и к любому человеку. Каждому, кто последует за Христом, “гарантированы” свой крест и своя боль от столкновения с неправдой мира сего. Увиденная нами аналогия даёт возможность говорить о том, что судьба честного человека, в частности художника, в тоталитарном государстве не новость в этом мире (тема понятна, и мы не будем на ней задерживаться).

Если класс не видит другого смысла в предложенном сопоставлении, зададим ещё несколько вопросов. В “романе о Пилате” показан переломный момент в истории человечества: начало христианской эпохи (когда любому человеку дана была возможность войти в Царство Божие, последовав за Христом и употребив для этого волевое и нравственное усилие; до воскресения Христа это Царство для людей было закрыто). Следует ли отсюда, что в Москве мы тоже видим некий ключевой момент в истории человечества? И вообще — зачем явился в Москву Воланд? И почему именно в Москву?

На последний вопрос ответить проще всего: в Москве большинство граждан (по словам Берлиоза) сознательно отказались от веры в Бога. (Помните изумительную реакцию Воланда: он прочувствованно жмёт Берлиозу руку.) Диакон Андрей Кураев полагает, что знаком для Воланда стало уничтожение храма Христа Спасителя, и это убедительная версия. Далее нетрудно будет ответить на вопрос: зачем дьявол явился в Москву? Если здесь больше никому не нужно Царство Божие, значит, князь тьмы может попробовать воцариться вместо Христа. Ведь свято место пусто не бывает, что бы ни говорил об этом Берлиоз. Воланд приехал не с гастролью, он прощупывал почву. И жаркий май, описанный в романе, действительно мог стать и “ключевым”, и “поворотным” в истории человечества. А почему не стал, мы уже знаем: в Варьете москвичи “не выдержали экзамен” (поскольку не развлекать же их, в самом деле, явился туда Воланд, а именно проверять их готовность к началу новой эры): люди оказались просто людьми, грешными, но милосердными. Остановив казнь (шутовскую — но ведь казнь!) Бенгальского, они, как позже Маргарита, оказались Воланду по большому счёту неподвластны. Ему осталась расправа с “мелкими бесами” московской жизни, и в пасхальную ночь он вынужден был убраться восвояси, как уже много раз бывало. И бал оказался просто “традиционным”.

Это сопоставление показывает нам первоначальный замысел Булгакова (в первых редакциях ни Мастера, ни Маргариты не было — только безбожная Москва, куда явился Воланд, и Ершалаим, в который пришёл Иешуа Га-Ноцри, всячески принижаемый в изображении “чёрного мага” до уровня обычного, слабого человека). Смысл этого “послания” — предупредить, к каким последствиям приведёт насаждаемое на государственном уровне безбожие.

5 Продолжая разговор о “мирах” в романе, вглядимся в систему образов. Давно замечено, что в романе происходит своего рода “умножение” героев, выполняющих одну и ту же функцию — но в разных мирах5. Особенно заметно это свойство романа в портретах тех, кто претендует на верховную власть. Ходит в плаще, окружён свитой, говорит по-латыни не только Понтий Пилат. В московских главах на роль владыки претендуют Воланд и профессор Стравинский, чьё сходство с Пилатом поражает Ивана Бездомного. Какой смысл вложил в это сходство автор?

Прежде чем отвечать на этот вопрос, имеет смысл спросить иначе: однороден ли московский “мир”? Или в нём есть какие-то отдельные мирки? Ученики обычно выделяют несколько автономных “жизненных пространств”:

— Москва Массолита, советской бюрократии; сугубо сатирически изображённая московская псевдоинтеллигентная “чернь”, враждебная Мастеру;

— Москва Мастера и Маргариты, их лирическое пространство, “выгороженное” в Москве советской;

— квартира № 50 — пространство, оккупированное нечистой силой;

— клиника профессора Стравинского — приют безумцев.

В Ершалаиме правит Пилат; в квартире № 50 — Воланд; в клинике для душевнобольных — профессор, так похожий на Пилата. А кто правит в Москве, где живут и Мастер, и его враги?

Это ещё один невидимый герой романа, чьё неупомянутое присутствие в этом произведении тоже неоднократно отмечалось исследователями. В Москве правит Сталин, которому Булгаков (в безумной надежде) собирался “подать” свой роман, чтобы получить разрешение на публикацию, к которому он уже обращался однажды, доведённый до отчаянья откровенной травлей, по чьей прихоти МХАТ продолжал играть «Дни Турбиных» — этакий сильный личный покровитель автора6. Интересные очертания приобретает эта невидимая фигура благодаря сопоставлению с другими сильными мира сего. Сталин сопоставим с Воландом — как огромное зло, возомнившее себя владыкой пусть пока не мира, но уж страны-то — точно, не знающее ни совести, ни милосердия, враждебное Богу. Он сопоставим и со Стравинским — безраздельным владыкой над безумцами, запертыми в сумасшедшем доме (очень выразительная метафора, в самом деле). И, главное, он сопоставим с Понтием Пилатом — земным правителем с огромной властью и в то же время с человеком, перед которым стоит нравственный выбор. Пилат побоялся заступиться за гонимого, чтобы самому не стать жертвой политического доноса, которым пригрозил ему первосвященник Каифа (а у Пилата были основания бояться императора Тиберия), и совершил непоправимую ошибку, жалеть о которой он обречён уже не на земле, а в вечности.

Неужели роман Булгакова есть в некотором роде обращение к Сталину как к человеку, тоже способному страдать муками совести? Сейчас такая мысль кажется нам чересчур наивной. Но вспомним роман: ведь достучался же Иешуа Га-Ноцри до Пилата — и это выглядит художественно убедительным. Существует другая версия: Булгаков льстил Сталину, изображая нечистую силу “симпатичной”, потому что таким образом хотел добиться публикации своего произведения. Автор якобы пошёл на сделку с совестью, воспел бесчеловечную силу и тем поддержал “линию партии”7… Но если так, то под вопросом оказывается сам смысл такой публикации. И в любом случае нам пора разобраться, что за “послание” хотят донести до читателей и Мастер, и Булгаков?

6 Мы подошли к серии вопросов, связанных с образом Иешуа, его сопоставления с образом Мастера, с их общей пророческой миссией.

Начнём с того, что больше всего шокирует верующих читателей: почему Иешуа выглядит таким слабым, беспомощным, униженным, одиноким? Ни величия, ни красоты, ни царственности… Богословов возмущает другое: почему вместо настоящей евангельской проповеди этот бродячий самозванец (типичный “интеллигентный хлюпик”) твердит то, чего Христос никогда не говорил: “Все люди добрые”?8 

В своей работе (серьёзной и компетентной) диакон Андрей Кураев называет ершалаимские главы “кощунственными”. И чуть дальше сам объясняет смысл такого изображения: в романе Мастера события показаны с точки зрения Пилата (гордого римлянина и язычника) и заканчиваются до Воскресения. Пилат видел перед собой не Бога, а просто человека, причём с его гордой римской точки зрения этот Человек примерно так и выглядел. “Таким был «имидж» Христа, таким Он казался толпе. И с этой точки зрения роман Булгакова гениален: он показывает видимую, внешнюю сторону великого события — пришествия Христа Спасителя на Землю, обнажает скандальность Евангелия, потому что действительно нужно иметь удивительный дар Благодати, совершить истинный подвиг Веры, чтобы в этом запылённом Страннике без диплома о высшем раввинском образовании опознать Творца Вселенной”. Может быть, Булгаков (Мастер?) и переусердствовал в “снижающих” деталях (они, впрочем, почему-то не вредят простым читательским симпатиям к этому герою), но давайте проверим по тексту.

— Обладает ли Иешуа какой-то реальной силой и властью? — Как ни странно, да. Он совершает чудо исцеления (так же просто и незаметно, как совершались все евангельские чудеса). И он говорит Пилату буквально то же, что ему было сказано в настоящем Евангелии: у тебя (игемон) нет власти над жизнью и смертью — она у Моего Небесного Отца (Ин. 18, 36). Однако создаётся впечатление, что бродячий философ очень старается выглядеть просто слабым человеком.

— Почему всем троим — Иешуа Га-Ноцри, Мастеру, Булгакову  — важно, чтобы в этом герое видели обычного человека? Или можно спросить иначе: только ли к Сталину обращён роман о Понтии Пилате и его странных отношениях с человеком, арестованным по политическому доносу? — Ответ очевиден: конечно, нет. Роман обращён к тем самым “сознательным безбожникам”, которые в 30-е годы жили в нашей стране (иначе стоило ли добиваться публикации?).

— Идёт ли в романе речь о любви к Богу? — Нет. Речь идёт о любви к человеку (хотя — если следовать логике Священного Писания — это очень тесно связанные вещи: “возлюбить Бога” и “возлюбить ближнего”). О сугубо человеческих отношениях.

— Почему Мастер так подчёркивает, что это роман о Понтии Пилате? — Да потому что именно нравственный выбор Пилата — его главная тема (как и положено в романе).

— Между чем должен выбрать Пилат? — Между политической лояльностью по отношению к кесарю (а вместе с ней и всеми земными благами) и совестью, а также той самой “просто” любовью к ближнему.

— Актуален ли был такой роман в 30-е годы ХХ века? — Да ещё как… Сколько зла творилось в те годы руками самых обыкновенных людей, и многие из них в глубине души могли быть “добрыми”, но боялись навлечь на себя страшный гнев государства.

— Сказано ли об этом хоть что-нибудь в романе? — Да: трусость — “это самый страшный порок”.

Итак, мы убедились, что в романе речь идёт о нравственном выборе и о сугубо человеческих отношениях. Перед многими современниками Булгакова такой выбор мог встать в любой день.

7 Теперь о другой стороне романа, которая тоже вызвала бурные дискуссии: почему нечистая сила выглядит такой симпатичной? И действительно ли она “вечно хочет зла и вечно совершает благо” (см. эпиграф к роману)?

Последнее утверждение совпадает с очень распространённым мнением, что добро и зло (как свет и тень) суть две неразрывные стороны бытия (или Абсолюта — в терминологии авторов оккультных доктрин). И его часто приписывают Булгакову, причём чаще всего — авторы методических разработок. Давайте уточним.

— Кто в романе высказывает такую точку зрения? — Воланд в споре с Левием Матвеем. Воланд оправдывает себя тем, что карает злых, а добру оставляет что-то вроде толстовского непротивления злу насилием. Но верить этому персонажу на слово рискованно — посмотрим на дела.

— Кто оказался жертвами Воланда и его свиты? — Коротко говоря — грешники, “купившиеся” на посулы бесов или просто отвергшие защиту Бога (примеров много, их охотно приведут сами ребята).

— Есть ли тут что-то новое по сравнению с традиционным представлением об участи грешников? — Судя по всему, нет. Вполне традиционная картина, кроме, пожалуй, одного: и автор, и читатели относятся к глумлению бесов над жертвами с большой долей злорадства и почти без сочувствия. И когда Воланд заявляет, что он, мол, делает благое дело — наказывает зло, с ним почему-то все согласны. Надо бы разобраться — почему?

Вернёмся для этого к сопоставлению “миров”. С каким эпизодами московской жизни соотносятся “быт и нравы” квартиры № 50? — С “бытом и нравами” Массолита. Особенно заметны переклички между ужином “в Грибоедове” и балом у Сатаны (примеры тоже привести нетрудно).

— Что общего между “гостями” Воланда и привилегированной московской публикой? — Сосредоточенность на сугубо земных интересах (деньги, дача, квартира, еда, развлечения, интрижки…)

— В чём между ними разница? — Мир Воланда выглядит и “честнее”, и артистичнее в своём упоении земными благами. Мир Москвы убог и беден. (Вспомним совет, который Воланд даёт буфетчику насчёт того, как следует прожить остаток жизни.)

— В самом ли деле Воланд готов “обеспечить” человечеству земное счастье? — Ему это не нужно (достаточно вспомнить раздетых дамочек), к тому же он обманщик. “Счастье”, которое он предлагает, — иллюзия, тень, прах, бумажки вместо денег и т.п.

— Какой же смысл вкладывает Булгаков в это сопоставление? — Вероятно, сатирический: оно всё-таки не в пользу Москвы. У советских граждан отобрали их духовное достояние, поманив посулами о земном коммунистическом рае, но взамен материальных благ граждане получили нищенски убогий быт. То, что домработница Наташа предпочла уйти в ведьмы, звучит как приговор советской жизни, а не как осуждение Наташи.

— Какие отношения у нечистой силы с советскими властями? — Воланд и его команда никаких властей над собой не признают: над теми, кто пришёл их арестовывать, к примеру, они поиздевались всласть. Именно эти сцены, вероятно, делают булгаковских бесов особенно симпатичными в глазах наших читателей. Что ж, это очень сильный (хотя и во всех смыслах рискованный) сатирический ход.

8 Много споров вызывает также оценка главных героев. Попробуем понять авторское отношение к Мастеру и Маргарите, продолжив наше сопоставление “миров”.

— Есть ли у Мастера и Маргариты что-нибудь общее с московскими литературными кругами? — Ученики с удивлением обнаруживают, что есть. Это вполне “земные” люди, с земною (и грешной) любовью, с умением ценить красивые и дорогие вещи (особенно это касается героини), с жаждой земной награды — славы — за талант и мастерство.

— Что отличает их от деятелей Массолита? — То, что они честные и “настоящие”: Мастер действительно талантлив (в отличие от остальных “писателей”), его роман — действительно значительное “слово”, обращённое к совести общества (чем всегда была русская классическая литература), а Маргарита в самом деле его любит, хотя любовь эта и “беззаконна”, но автор всё-таки свою героиню не осуждает. А все блага она готова бросить ради своей любви.

— Замечает ли внешний мир эту разницу? — Мир замечает Мастера, когда тот предъявляет свой роман (Маргарита остаётся в тени) и обрушивается на него — и за талант, и за смысл его произведения. В главном Мастер оказался для них чужаком.

— Попробуем теперь сопоставить героев с миром “ершалаимского романа”. Об аналогии Мастер—Иешуа мы уже говорили.Есть ли у Маргариты в этом мире свой двойник? — Случается, что в классе называет даже двух (а иногда и трёх) двойников. Самый очевидный ответ — Левий Матвей. Оба они в своей любви и преданности идут на прямой бунт против Бога. Левий Матвей богохульствует, чтобы “свести” Божий гнев на себя и на Иешуа и тем оборвать его страдания. А Маргарита идёт на сделку с Воландом.

— Почему их за это не постигает кара? — Даже тому читателю, кто не знает соответствующего евангельского текста (Мф. 10, 39) о том, как может сберечь свою душу тот, кто её погубит, всё-таки понятно: нельзя осуждать за самоотверженную любовь.

— А можно ли назвать любовь Маргариты и Левия Матвея возвышенной и идеальной? — Нет, как ни странно. Булгаков рисует как раз очень человеческие страсти. Оба героя не только пытаются спасти любимого человека, они ещё не прочь и отомстить.

Мстить хочет и Пилат — это неожиданно сближает его и с Левием Матвеем, и с Маргаритой. Все они пока ещё ничему у Иешуа не научились, их преданность пристрастна и почти слепа (её, бывает, сравнивают с преданностью Банги Пилату, особенно когда речь идёт о загробной участи; таким образом, пёс оказывается третьим “двойником” Маргариты).

Итак, Булгаков показал и Мастера, и Маргариту людьми вполне земными, грешными и слабыми, но любящими, честными, живыми, что отличает их от московских антигероев, как муки совести отличают Пилата от других участников событий.

— Есть ли в романе герои более “высокие”? — Обычно называют Иешуа и Левия Матвея (лишь они находятся где-то “в области света”). Они равнодушны к земным соблазнам. Особенно заметно это в образе Левия Матвея. Школьники легко припомнят детали, которые, вероятно, являются аллюзией. Известно, что в первые века христианства цивилизованные язычники презрительно называли христианских проповедников “грязными” — за равнодушие к внешнему благообразию. Такими же странными и “неблагообразными” становятся переживший арест Мастер и потрясённый событиями на Патриарших Иванушка Бездомный… Впрочем, для них это скорее знак надломленности, чем аскетического равнодушия ко всему земному.

9 И, наконец, вопрос о посмертной участи Мастера. У нас нет возможности разбирать сложнейшую проблему “авторства” внутри романа (кому именно — Воланду или Мастеру — принадлежит “роман о Пилате”; кто же в итоге судит Мастера — его герой, бродячий философ, или Тот, Кто присутствует в романе неназванным; чьею властью освобождён в конце Пилат — и т.п.). Как раз в этих вопросах (несмотря на обилие версий) незаконченность произведения вряд ли позволит когда-либо получить окончательные и однозначные ответы.

Больше всего читателей обычно интересует другой вопрос: почему Мастер заслужил не свет, а покой? По этому поводу тоже существует несколько версий. Одни считают, что Мастер не заслужил света, потому что отрёкся от своего пророческого романа (Е.Б. Скороспелова). Другие ставят ему в вину сотрудничество с Воландом, хотя и отмечают, что оно не было следствием сознательного выбора (А.Кураев). Третьи отмечают его крайнюю душевную опустошённость, неспособность подняться к свету9. Четвёртые просто рассуждают о качестве того “покоя”, который ожидает Мастера в обществе Маргариты (и ценят его очень невысоко)10. 

Рискнём высказать одну догадку об этом “приговоре” и о том, как вообще построен финал романа. В этом произведении, как мы уже говорили, рядом с “видимыми” персонажами присутствуют “невидимые” и неназванные, но при этом как раз наиболее реальные. Они выводят этот текст за пределы той игры, которой всегда в какой-то степени является литература, в саму жизнь. Кроме двух, о которых уже шла речь, есть и третий — настоящий автор этой книги. Если принять этот факт во внимание, зеркально умноженный финал романа будет выглядеть таким образом: Мастер написал свой роман, предъявил Воланду (этакому земному покровителю), но судил его Иешуа Га-Ноцри, и Мастер получил ту участь, в которую верил и о которой мечтал (можно припомнить и то, что говорил Воланд о посмертной участи голове барона Майгеля), — покой.

Реальный автор написал роман, хотел подать его Сталину (понимая, что это за персонаж), но прекрасно знал, что в любом случае предъявит своё произведение другому Судии и этого Суда ему не миновать (“Меня возьмут?.. Кто меня возьмёт?”). Поскольку Мастер внутри романа — это практически alter ego автора, Булгаков не мог назвать его (себя) достойным света. Просто молил о милосердии и хотя бы о покое. И всё же сумел сказать о своей тоске по свету.

Можно проверить последнее утверждение, спросив себя: есть ли в романе эта тоска по свету (по Богу)? — Есть. Она показана в повторяющемся сне, который снится сначала Пилату, потом — Иванушке. В первый раз у читателя возникает сильнейшее желание присоединиться к странной прогулке Пилата и Га-Ноцри по лунному лучу. Далее следует освобождение Пилата, но Мастер не присоединяется к героям — уходит в свой “покой”. Что бы ни говорил Воланд (“зачем же гнаться по следам того, что уже окончено?” — но ведь Мастер не может себя простить…), роман по-настоящему заканчивается тем же сном и тою же тоской, устремлённостью души куда-то за грань видимого бытия, куда уводит Пилата странный философ. Именно тайная устремлённость и неудовлетворённость души — самое последнее слово романа.

Важно и то, что видит этот последний сон Иван Бездомный. Об этом герое также ведётся острая полемика: одни считают, что он в самом деле стал учеником Мастера и “прозрел” (как это было в ранних вариантах романа), другие полагают, что его быстрая научная карьера свидетельствует против него. Скажем одно: вряд ли корректно применять к персонажу с таким фольклорным именем (и соответствующей ролью) сугубо реалистические мерки.

Сон этот написан так, чтобы казаться обманчивым и “ничего не доказывающим”. Уже то, что Пилат и Га-Ноцри идут полунному лучу, символично. Правду в христианской поэтической традиции символизирует солнце (а Солнце Правды — одно из известнейших образных описаний Христа), луна же — светило обманчивое и лукавое. И воскресение Иешуа происходит всего лишь во сне, а не наяву… Но мы и раньше знали: роман заканчивается накануне Воскресения и ни одной своею чёрточкой не пересекает эту принципиально важную грань. Да и странно было бы писать об этом величайшем торжестве в стране, которой ещё так много предстояло выстрадать, прежде чем духовно воскреснуть.