пятница, 8 июня 2018 г.

Кто такие обэриуты и за что их любят

Курс № 55 Русская литература XX века. Сезон 6

Путеводитель по ОБЭРИУ

Содержание

4главные идеи
9обэриутских лозунгов
1остроумная выходка
2ругательные рецензии

4философских высказывания
5арестов
3поэта, которых бы не было
3пропавших произведения
1очень важный чемоданчик
8найденных стихотворений

1стихотворный экспромт
4словечка
3рок-группы, которых бы
не было
8лучших песен на стихи обэриутов


Что такое ОБЭРИУ
История содружества поэтов ОБЭРИУ началась в 1922–1923 годах, когда трое школьных товарищей — Яков Друскин, Леонид Липавский и Александр Введен­ский — стали встречаться в домашней обстановке и обсуждать вопросы науки, искус­ства, богословия, проблемы бытия и т. п. В 1925 году к ним присоеди­нились Даниил Хармс и Николай Олейников. Члены этого свое­образного поэтическо-философского кружка иногда называли себя чинарями  .
Одновременно Хармс пытался объединить «левых» поэтов, писателей, кине­матографистов и художников Ленинграда. Сначала это был «Левый фланг», потом «Академия левых классиков», и в 1927 году было заявлено о создании ОБЭРИУ (Объединения реального искусства). Помимо названных чинарей Введенского, Хармса и Олейникова, в группу вошли Николай Заболоцкий, Константин Вагинов, Игорь Бахте­рев и Борис Левин. Вскоре вместо Вагинова присоединился Юрий Владими­ров. Ближе к концу 1927 года в ОБЭРИУ вошли Александр Разумовский и Климен­тий Минц, студенты киноотделения Инсти­тута истории искусств. Круг бли­жай­ших к ОБЭРИУ людей включал их друзей-чинарей, Евгения Шварца, а так­же Алису Порет и Татьяну Глебову, которые иллюстрировали обэриутские изда­ния для детей. 
Декларация ОБЭРИУ была опубликована в первом выпуске «Афиши Дома печа­ти» за 1928 год, а 24 января состоялось самое знаменитое выступление обэриу­тов — «Три левых часа». В течение следующих трех лет прошло еще несколько «творческих вечеров», которые представляли собой перформансы с уча­стием поэтов, цирковых артистов, музыкантов. Однако склады­вавшаяся в стране обстановка не способствовала изданию эксперимен­тальной поэзии и прозы обэриутов, постановке их драматических произве­дений. Единственная возмож­ность пуб­ли­кации, которая у них была, — это произ­ведения для детей. Боль­шинство обэриутов сотрудничали в журналах «Ёж» и затем «Чиж». В декабре 1931-го были первый раз арестованы главные обэриуты — Хармс и Вве­ден­ский. Последо­вавшая за арестами ссылка привела к фактическому распаду творче­ской группы.


Рисунок Алисы Порет и Даниила Хармса. Предположительно, 1933 годИз книги «Алиса Порет. Записки, рисунки, воспоминания».ОР РНБ / Издательство «Барбарис»

8
обэриутов

Александр Введенский
1904–1941
Назван Александром в честь благоверного князя Александра Невского.
В школьном спектакле играл роль Хлестакова.
Учительница французского языка отмечала в нем «склонность пошалить».
По математике, обществознанию и немецкому имел тройки.
Считал себя похожим на Пушкина: «Пушкин тоже не имел чувства собственного достоинства и любил тереться среди людей выше его».
Утверждал, что «поэзия производит только словесное чудо, а не настоящее» и что по-настоящему понять поэзию — это не понять ее.
Был азартным картежником.
Любил жить в гостинице.
Арестован и погиб от плеврита на этапе в Казань в 1941 году.

Даниил Хармс
1905–1942
Подписывался как «чинарь-взиральник».
Среди «мужчин обэриутского вероисповедания» был «самым высоким, долговязым, с весьма серьезным лицом».
В 1928 году любил прогуливаться по Невскому проспекту в пилотке с «ослиными ушами» и «с тросточкой, увенчанной старинным автомобильным клаксоном с резиновой черной „грушей“» и распугивать прохожих.
Интересовался оккультизмом, переписал из сочинений алхимика и оккультиста Папюса тексты «Изумрудная скрижаль Гермеса» и «Способ приготовления философского камня».
Показывал фокусы на детских утренниках во Дворце пионеров.
Был поклонником романа Густава Майринка «Голем».
Утверждал, что «сила, заложенная в словах, должна быть освобождена».
В 1927 году Казимир Малевич подарил Хармсу свою книгу «Бог не скинут» с надписью: «Идите и останавливайте прогресс».
Погиб в тюрьме в Ленинграде в 1942 году.


Николай Заболоцкий
1903–1958
Учился в реальном училище города Уржума.
В 1926 году сообщил: «Мы тут живем умно и некрасиво».
Работал в отделе детской книги ленинградского ОГИЗа.
На встречах обэриутов в 1933–1934 годах частенько играл в триктрак   и «напевал несложную песенку: „Один адъютант имел аксельбант, а другой адъютант не имел аксельбант“».
Переписывался с Константином Циолковским.
Повесил дома на стене собственный рисунок, изображающий бегущего слона, и дал ему название «Чаяние».
Восемь лет провел в сталинских лагерях.
Последовательно уничтожал свои черновики.
Умер в 1958 году от инфаркта.


Игорь Бахтерев
1908–1996
Придумал название ОБЭРИУ — Объединение реального искусства.
Был одним из организаторов театра «Радикс».
Оформлял спектакль «Моя мама вся в часах», смонтированный из стихов Введенского и Хармса, в частности разрисовал занавес человеческими глазами.
Собирался «дать мир конкретных предметов на сцене в их взаимоотношениях и столкновениях».
Осужден вместе с Введенским и Хармсом.
В середине 1930-х руководил литературным кружком детской секции Василеостровского дома культуры.
Любил собак.
Певец комода  .
Умер в 1996 году.
Юрий Владимиров
1909–1931
Из рода Брюлловых.
Самуил Маршак назвал его «вдохновенным мальчишкой».
Слушателей, освиставших обэриутов на одном из их выступлений, Владимиров публично обозвал «дикарями, которые, попав в европейский город, увидели там автомобиль».
Помогал Хармсу писать «Сустав дозорных на крыше Госиздата»  .
Как-то попросил Хармса купить крючки, леску и какие-то книги, а после написал об этом стихотворение «Чудаки».
Автор несохранившейся пьесы «Зарезанная Мария» и рассказов «об ученой собачке, умевшей превращаться во что угодно, например в калорифер» и о конторщике Иване Сергеевиче, умевшем проходить через стены.
В Ленинградском яхт-клубе у Владимирова была своя яхта, на которой он с товарищами ходил под парусом.
Хармс в записных книжках называет его «дубиной» чаще других.
Скончался в 1931 году от туберкулеза.



Дойвбер Левин
1904–1941
В детстве говорил только на идиш.
Его взрослая обэриутская книга «Похождение Феокрита» не сохранилась.
Друзья звали его Боба.
В одном из своих произведений для детей утверждал, что существует немецкая поговорка «Умен как Думкопф!» (Dummkopf — дурак).
Его прозу часто сравнивали с живописью Шагала.
Писал прозу для детей об ужасах Гражданской войны и погромах.
В 1939 году сказал: «Кончено! В мире погасли все фонари».
Погиб в бою осенью 1941 года.
Николай Олейников
1898–1937
При обэриутах числился «оглашенным».
Об установленном дома телефоне сказал: «Телефон стоит уже три дня, и до сих пор я не заметил, чтобы он приносил счастье».
Ходил на работу зимой в боксерских ботинках.
Придумал настольную игру «Путешествие Макара Свирепого по Советскому Союзу».
Список его приоритетов, записанный Леонидом Липавским, открывают «питание, числа, насекомые».
Летом 1935 года дал Хармсу взаймы 5 рублей.
Введенский сказал о нем: «Н. М. подобен женщине; женщина ближе к некоторым тайнам мира, она несет их, но сама не сознает. Н. М. — человек новой эпохи, но это, как говорят про крестьян, темный человек».
Переболел малярией.
Однажды, выиграв у Введенского в карты, ножницами изрезал его пиджак на ленты.
В 1930 году похоронил трехлетнего сына.
Расстрелян в 1937 году как «участник контрреволюционной троцкистской организации».
Константин Вагинов
1899–1934
В старших классах увлекался поэзией Бодлера.
Вернувшись с Гражданской войны, основал поэтическое объединение «Островитяне».
Коллекционировал старинные монеты, конфетные обертки, папиросные коробки, этикетки от продуктов.
В рецензии на сборник его стихов один критик писал: «У Вагинова нет своих слов».
Его имя упомянуто в манифесте ОБЭРИУ, однако он участвовал только в знаменитом вечере «Три левых часа».
Героев его прозы звали Психачев, Тептелкин и Свистонов.
В 1931 году Вагинов подвергся резкой номенклатурной критике, однако один из присутствовавших на экзекуции заметил: «Оставьте Вагинова в покое, он и так скоро умрет».
В 1934 году умер от туберкулеза.
1
манифест ОБЭРИУ
сокращенный
Кто мы? И почему мы? Мы, обэриуты, — честные работники своего искусства. Мы — поэты нового мироощущения и нового искусства. Мы — творцы не толь­ко нового поэтического языка, но и созидатели нового ощущения жизни и ее пред­метов. Наша воля к творчеству универсальна: она перехлестывает все виды искусства и врывается в жизнь, охватывая ее со всех сторон. И мир, заму­соренный языками множества глупцов, запутанный в тину «переживаний» и «эмоций», — ныне возрождается во всей чистоте своих конкретных муже­ственных форм. Кто-то и посейчас величает нас «заумниками». Трудно ре­шить, — что это такое — сплошное недоразумение или безысходное непони­мание основ словесного творчества? Нет школы более враждебной нам, чем заумь. Люди реальные и конкретные до мозга костей, мы — первые враги тех, кто холостит слово и превращает его в бессильного и бессмысленного ублюдка. В своем творчестве мы расширяем и углубляем смысл предмета и слова, но никак не разрушаем его. Конкретный предмет, очищенный от литературной и обиходной шелухи, делается достоянием искусства. В поэзии — столкновение словесных смыслов выражает этот предмет с точностью механики. Вы как будто начинаете возражать, что это не тот предмет, который вы видите в жиз­ни? Подойдите поближе и потрогайте его пальцами. Посмотрите на предмет голыми глазами, и вы увидите его впервые очищенным от ветхой литера­турной позолоты. Может быть, вы будете утверждать, что наши сюжеты «не-реальны» и «не-логичны»? А кто сказал, что житейская логика обязательна для искусства? Мы поражаемся красотой нарисованной женщины, несмотря на то что, вопреки анатомической логике, художник вывернул лопату своей героини и отвел ее в сторону. У искусства своя логика, и она не разрушает предмет, но помогает его познать.
Мы расширяем смысл предмета, слова и действия. Эта работа идет по разным направлениям, у каждого из нас есть свое творческое лицо, и это обстоятель­ство кое-кого часто сбивает с толку. Говорят о случайном соединении различ­ных людей. Видимо, полагают, что литературная школа — это нечто вроде монастыря, где монахи на одно лицо. Наше объединение свободное и добро­вольное, оно соединяет мастеров, а не подмастерьев — художников, а не маля­ров. Каждый знает самого себя, и каждый знает — чем он связан с остальными.
<…>
Люди конкретного мира, предмета и слова, — в этом направлении мы видим свое общественное значение. Ощущать мир рабочим движением руки, очи­щать предмет от мусора стародавних истлевших культур, — разве это не реаль­ная потребность нашего времени? Поэтому и объединение наше носит назва­ние ОБЭРИУ — Объединение реального искусства  .


Алиса Порет и Даниил Хармс. Опыт с магдебургскими полушариями. 1932–1933 годыИз книги «Алиса Порет. Записки, рисунки, воспоминания».ОР РНБ / Издательство «Барбарис»

4
знаменитых выступления
обэриутов
1

9 января 1927 года поэты «Левого фланга», собранные Хармсом, высту­пили в «Кружке друзей камерной музыки» на Невском, 52. «Кружок» был кон­церт­ной организацией, основанной в 1922 году на общественных началах для про­па­ганды камерной музыки. Концерты ежедневно проходили в зале бывшего депо роялей фирмы «Шредер», ежемесячно давались бесплатные концерты для рабочих организаций и студентов. Встречи поэтов «Левого фланга» про­ходили в квартире 15 в том же доме. Сохранились наброски стихотворной рекламы вечера:
Не ходите января
Скажем девять говоря
выступает Левый Фланг
— это просто не хорошо —
и панг <это тетя и паланг>
2
Самый известный обэриутский вечер под названием «Три левых часа» состо­ялся 24 января 1928 года в Доме печати на Фонтанке (в здании Шува­ловского дворца).
Вечер длился три часа. Первый час занимало выступление поэтов Введенского, Хармса, Заболоцкого, Вагинова, Бахтерева, к которому была подготовлена теа­трали­зация, специальным образом не соответствовавшая содержанию стихов. Так, Хармс читал свои «фонетические стихи», сидя на черном лакированном шкафу, который передвигали помощники; Введенский выехал на трехколесном велоси­педе; выступление Вагинова сопровождала балерина. Во втором часе шел спек­такль по абсурдистской пьесе Хармса «Елизавета Бам», все роли в котором игра­ли непрофессиональные актеры. Третий час начался лекцией о современном кинематографическом искусстве и продолжился демонстра­цией эксперимен­тального антивоенного кинофильма «Мясорубка» Александра Разумовского и Климентия Минца, впоследствии утраченного. Большую часть картины зани­мали кадры движущегося товарного поезда с солдатами.
Завершился вечер танцами и обсуждением происходящего. Рецензии, которые появились уже на следующий день, называли происходящее белибердой и сум­буром, тогда как сами обэриуты были уверены в абсолютном успехе.
3
«Вечер в трех покусах „Василий Обэриутов“» изначально должен был пройти в Институте истории искусств «12 Деркаре­баря 1928 года», но был отменен администрацией из-за обозначения даты на афише. Программа, сохранив­шаяся в записной книжке Хармса, включала следующие номера:
     «Дойвбер Левин — эвкалическая проза;
     Даниил Хармс — предметы и фигуры;
     Алексей Пастухов — то же;
     Игорь Бахтерев — вилки и стихи;
     Александр Введенский — самонаблюдение над стеной».
В итоге вечер состоялся 25 декабря того же года в Мариинском дворце, куда как раз переехал Дом печати. Правда, на нем был сыгран только спектакль по пьесе Даниила Хармса и Игоря Бахтерева «Зимняя прогулка».
4
Выступление обэриутов 1 апреля 1930 года в общежитии Ленинградского государственного университета («на Мытне») стало последним. Выступали Хармс, Левин, Юрий Владимиров и фокусник Пастухов. Стены были украшены обэриутскими лозунгами «Пошла Коля на море», «Шли ступеньки мимо кваса», «Мы не пироги» и так далее; Хармс читал стихи «Полет в небеса», «Врун» и дру­гие. Публика освистала обэриутов, звучали тре­бования отправить их на Соловки. В одной из статей, вышедших по следам этого вечера, их творче­ство напрямую называлось «враждебным социалистическому строительству и советской революционной литературе». Результатом этих событий стал запрет обэриутам выступать где бы то ни было. 


Афиша вечера «Три левых часа». 1928 годИз книги «Алиса Порет. Записки, рисунки, воспоминания».ОР РНБ / Издательство «Барбарис»


5
близких друзей
обэриутов



Леонид Липавский
В 1917 году поступил без экзамена в гимназию Лентовской, был аттестован учителем словесности как «чрезвычайно интеллигентный мальчик».
Под псевдонимом Леонид Савельев стал известен как автор книг об Октябрьской революции для детей.
В 1933–1934 годах вел записи бесед чинарей.
По воспоминаниям Якова Друскина, был «не только поэтом, но и теоретиком группы, руководителем и главой — арбитром их вкуса».
Однажды сказал Олейникову: «Радость и горе не противоположности и безразличие не середина между ними, как нет среднего между целым и растрескавшимся. Радость нормальна».
Во время войны служил фронтовым корреспондентом, погиб в 1941 году.
Яков Друскин
Был аттестован учителем словесности как «пасмурно-самолюбивый».
Находился под влиянием религиозной философии Николая Лосского.
Предпочитал не самообразование, а дипломы университетов.
Настоящим другом называл Даниила Хармса.
Его младший брат Михаил Друскин пенял Хармсу и Введенскому за то, что они втянули Якова в богемную жизнь.
После ареста Хармса спас и сохранил его архив.
Умер в 1980 году.


Евгений Шварц
Участвовал в «Ледяном походе» Белой армии  .
Сотрудничал с газетой «Всероссийская кочегарка».
Был литературным секретарем Корнея Чуковского.
В 1924 году опубликовал свое первое произведение для детей «Рассказ старой балалайки».
Хармс был с ним на «кы».
Вместе с Николаем Олейниковым писал сценарии к фильмам.
Пользовался псевдонимом Звенигородский.


Давид Выгодский
Перевел роман Густава Майринка «Голем» на русский язык.
Осип Мандельштам и Бенедикт Лившиц написали о нем стихотворение, в котором были следующие строки:
«Семи вершков, невзрачен, бородат,
Давид Выгодский ходит в Госиздат
Как закорючка азбуки еврейской…»
В 1938 году был арестован по «делу переводчиков», какое-то время сидел в одной камере с Заболоцким.
Погиб в заключении в 1943 году.

Борис Эрбштейн
До 11 лет обучался дома.
Свободно владел несколькими языками.
Учился живописи у Кузьмы Петрова-Водкина.
Ушел из дома и жил на чердаке Академии художеств.
В 1932 году отбывал ссылку в Курске, в одно время с Хармсом.




Даниил Хармс. Автопортрет. Середина 1930-х годовИз книги «Алиса Порет. Записки, рисунки, воспоминания».ОР РНБ / Издательство «Барбарис»



1
учитель словесности


Трое первых чинарей — Яков Друскин, Леонид Липавский и Александр Вве­денский — были знакомы со школы. Гимназия, в которой они учились, была создана петербургской благотворительницей Лидией Лентовской, чтобы «пристроить» учеников и преподавателей, удаленных из казенных школ в 1905–1906 годы «за проявление признаков неблагонадежности». Своеобраз­ный оппозицион­ный дух сохранялся в гимназии вплоть до самой революции. Одним из самых значимых учителей для всех троих будущих чинарей был преподаватель русского языка и литературы Леонид Владимирович Георг. В очерке «Чинари» Друскин вспоми­нал о нем так:


«Из всех наших учителей, школьных и университетских, наиболь­шее влияние на Введенского, Липавского и меня оказал наш школьный пре­по­даватель русского языка и литературы. Появился он у нас в гим­на­зии, когда я был, кажется, в пятом классе. Он поразил нас на первом же уроке. Задав тему для письменной работы в классе, Леонид Владимиро­вич Георг вместо того, чтобы сесть за стол и молчать, не мешая нам писать заданное сочинение, весь урок ходил по классу и рассказывал самые разнообразные и интересные исто­рии, события и случаи из своей собственной жизни… <…> Он учил нас не толь­ко правильно писать, но и понимать, чувствовать и любить русский язык. <…> Его суждения не только о литературе, но и по самым различным вопросам из жиз­ни и даже философии были всегда оригинальны, интересны и неожи­дан­ны: например, утром он мог сказать одно, а после уроков — противо­по­лож­ное тому, что сказал утром, причем оба суждения — тезис и анти­тезис — раз­решались не в софистическом, порожденном преимуще­ственно логикой син­тезе, а как-то удивительно дополняли друг друга, создавая какое-то особенное настроение, строй души. Он практически учил нас диалектике».



4
главные идеи
обэриутов




1
Мир непоправимо хаотичен во всех его ипостасях: начиная с личных отношений между людьми и заканчивая его социальным устройством и устройством бытия в целом.
2
Мир фрагментирован. Все связи ослаблены, и мир распадается на социаль­ные, психологические, онтологические фрагменты, изолированные друг от друга и в этой изолированности демонстрирующие все тот же хаос бытия.
3
Язык в такой картине мира выступает как парадоксальная форма выживания. Притом что он не может выразить реальность хаоса, говорение языком и на языке — это способ выжить в этом хаосе.
4
Распад всех связей распрост­раняется и на искусство. Прорыв к «реальности», не заслоненной ничем искусственным, трактуется как превращение литератур­ного текста в «реальную вещь».




9
обэриутских
лозунгов






Климентий Минц, член кинематографической секции ОБЭРИУ в 1928–1929 го­дах, вспоминал, как он прогуливался по Невскому проспекту в реклам­ном пальто — «треугольнике из холста на деревянных распорках, исписан­ного — вдоль и поперек — надписями». Все это привлекало внимание любо­пытных, которые старались прочесть все, что было написано.
Мы вам не пироги!
Обэриуты — новый отряд революционного искусства! 
Придя в наш театр, забудьте все то, что вы привыкли видеть во всех театрах! 
Поэзия — это не манная каша! 
Кино — это десятая муза, а не паразит литературы и живописи! 
Мы не паразиты литературы и живописи! 
Мы обэриуты, а не писатели-сезонники! 
Не поставщики сезонной литературы!
2 × 2 = 5!







1
типичный вечер



В 1933–1934 годах Леонид Липавский записывал беседы, которые чинари и их дру­зья вели в узком кругу. Позже его записи публиковались под названием «Разго­воры». Ниже — отрывок из них.
Xармс. Не хотите ли пойти к Николаю Алексеевичу? Там уже Николай Макарович и кроме того еще пирог.
Липавский. Не совершить ли нам по пути преступления, иначе говоря предательства.
Хармс. Я уже совершил его однажды сегодня, но готов вторично.
И они зашли по дороге в пивную и выпили по кружке. У Заболоцкого прочел Олейников «Похвалу изобретателям»  .
Заболоцкий. Мне нравится. Чего-чего тут нет. Не знаю только, хорошо ли «бирюльки».
Олейников. Не хочешь ли ты этим сказать, что много требухи?
Тут началась особая словесная игра, состоящая в преобразовании, подмене и перекидывании словами по неуловимому стилистическому признаку. Пере­дать ее невозможно; но очень большая часть разговоров сводилась в этом кругу людей к такой игре; победителем чаще всего оставался Олейников. На этот раз началось с «требухи» и кончилось «головизной».
Липавский. Представьте себе толстый и честно написанный роман, в котором в самом конце автор вдруг решил блеснуть: «Гость в ответ покачал головиз­ной».
За столом обсуждалось происхождение слова «каяться».
Олейников. А по вашей теории, что это значит?
Липавский. «Чети-каяти», от значения «хватать, цеплять, брать», в частности, затем «зацеплять другого человека действиями или словами, задирать, ругать». Оттого и — неприкаянный — «неприбранный, без приюта». «Каяться» — это значит ругать или истязать самого себя.
Олейников. Научите же и нас, как списывать теории с академика Марра!..   А по-моему, слова, начинающиеся на П, обозначают шар.
Заболоцкий. Например, шар?
Олейников. Это иностранное слово.
Заболоцкий. Тогда — круг?
Олейников. Тоже иностранное.
Между тем ели пирог, и Хармс бесстыдно накладывал в него шпро­ты, уверяя, что этим он исправляет оплошность хозяев, забывших начи­нить пирог. Потом он стал рассуждать о воспитании детей, поучая Заболоцкого.
Хармс. Надо ребенка с самого раннего возраста приучать к чистоте. И это совсем не так сложно. Поставьте, например, у печки железный лист с песком…
Младенец же спал в это время в кроватке и не знал, что о нем так говорят. Но Николаю Алексеевичу эти шутки были неприятны.
И вот, попив и поев, ощутили ясно, что мыслей никаких нет. Как далеко было то время, когда Олейников провозгласил мудрость кузнечика и начертил на зна­мени жука  . Когда Xармс верил сам, что не сегодня завтра он станет святым и начнет совершать чудеса; пока же подготовлялся к этому, ставя себе каждый день клизмы. Тогда и другие блистали, кто чем. Теперь настала долгая эпоха безмыслия.
Заболоцкий. Чем заниматься друг другом и растекаться, не лучше ли поиграть молча, раз сказать нечего?
Так и поступили: стали играть в кораблики.


Алиса Порет и Даниил Хармс. Рисунок Даниила Хармса. 1933 годИз книги «Алиса Порет. Записки, рисунки, воспоминания».ОР РНБ / Издательство «Барбарис»






3
любимые женщины
обэриутов (общие)
Алиса Порет
Художница Алиса Порет работала вместе с членами ОБЭРИУ в редакции детских журналов «Чиж» и «Еж». Хармс писал ей: «Мне с вами очень приятно дружить. Вы не так глупы, чтобы не понимать меня, но и не так умны, чтобы я чувствовал себя дураком». Однажды он сделал ей предложение, но положи­тель­ного ответа не получил. По воспоминаниям Порет, о них говорили «Макс нашел своего Морица»  . В начале 1933 года Хармс написал:
Передо мной висит портрет
Алисы Ивановны Порет.
Она прекрасна, точно фея,
Она коварна пуще змея,
Она хитра, моя Алиса,
Хитрее Реинеке Лиса.
Олейников в 1929 году, когда узнал, что будет отцом, написал шуточное стихотворение Алисе, имея в виду, что женщина не должна быть бездетной:
Однажды, яблоко вкусив,
Адам почувствовал влеченье,
И, Бога-папу не спросив,
Он Еве сделал предложенье.
А Ева, опустив глаза
(Хоть и ждала мгновенья эти),
Была строптива, как коза:
— Зачем в раю нам, милый, дети?
Адам весь выбился из сил:
Любви и страсти он просил.
Всевышний же понять не мог —
Кто он теперь — Бог иль не Бог.
В любви Адам был молодцом.
Он не ударил в грязь лицом.
Во время войны Алиса Порет оказалась в эвакуации, позже переселилась в Москву. Много рисовала и иллюстрировала книги (в том числе — первое русское издание «Винни-Пуха»). Умерла в 81 год, намного пережив боль­шинство своих друзей-обэриутов.
Тамара Мейер
Одноклассница Александра Введенского и его спутница в 1920-х годах. С 1932 года жена Леонида Липавского. В их квартире в доме № 8 по Гатчин­ской улице проходили знаменитые встречи, запись которых вел Липавский.
Хармс адресовал ей следующие строки:
Нет! Нет! Нет!
Мне не смолчать!
Пусть! пусть подумают что хотят, но я скажу.
Я скажу Вам Тамара Александровна честно и открыто.
Зачем! Зачем скрывать те чувства, ради которых многие великие люди шли в огонь.
Например:
Павел Донов в 1847 году сгорел со словами: Мое мне!
Анатолий Владимирович Лештуков (именем которого называется один из наших переулков) сгорел в 1859 году,
Жорж Свиндиминов, в начале нашего века, спалил жену, детей и себя.
Да что там говорить! Вы сами знаете, на что способен человек. А великий человек на все способен.
Я знаю! Я знаю, Тамара Александровна, Вы думаете, я ДУРАК 
Заболоцкий, подписавшись «друг Коля», посвятил ей короткое стихотворение:
Ах, прекрасная Тамара,
если б были вы свидетель
страсти пышного пожара
в месте том, где добродетель
для себя нашла приют, —
Где? Вот в этом месте! Тут!
Олейников в конце 1920-х тоже сочинил для нее экспромт. (Она впоследствии вспоминала, что после ареста Олейникова срезала его фамилию с автографа.)
Я стою в твоей прихожей
Весь дрожа и не дыша.
Ты на кустик клюквенный похожа.
Ты — моя душа.
Ее муж Леонид Липавский погиб в сентябре 1941 года. После войны Тамара Липавская преподавала английский язык в ЛЭТИ  . В 1950–60-е годы вместе с Яковом Друскиным разбирала и комментировала рукописи Александра Введенского.
Генриетта Левитина
Печатаясь в журналах «Еж» и «Чиж», обэриуты любили подшучивать над ре­дак­то­ром Генриеттой Левитиной-Домбровской, которую называли Гру­ней. Олейников и Шварц изображали ревностную к ней страсть. Олейников писал:
Я влюблен в Генриетту Давыдовну,
А она в меня, кажется, нет —
Ею Шварцу квитанция выдана,
Мне квитанции, кажется, нет.
Ненавижу я Шварца проклятого,
За которым страдает она!
За него, за умом небогатого,
Замуж хочет, как рыбка, она.
Дорогая, красивая Груня,
Разлюбите его, кабана!
Дело в том, что у Шварца в зобу не.
Не спирает дыхания, как у меня.
Он подлец, совратитель, мерзавец —
Ему только бы женщин любить…
А Олейников, скромный красавец,
Продолжает в немилости быть.
Я красив, я брезглив, я нахален,
Много есть во мне разных идей.
Не имею я в мыслях подпалин,
Как имеет их этот индей!
Полюбите меня, полюбите!
Разлюбите его, разлюбите!
Шварц отвечал:
О, Груня, счастья вам желая,
Хочу я вас предостеречь:
Не верьте страсти Николая
Он в сети хочет вас завлечь.
Ведь он — одни слова пустые,
Туман… да волосы густые. 
По воспоминаниям, записанным Светозаром Шишманом, сыном друзей обэриутов  :
«Однажды Хармс принес два конверта и попросил Генриетту один отдать Олейникову, другой — Шварцу.
     — Кому какой, Даня?
     — Это безразлично, но если они меня будут спрашивать, то запомни, что меня здесь не было и буду не ранее чем через неделю.
     Как обычно, Олейников и Шварц ввалились в комнату вместе, причем их голоса были слышны задолго до их появления.
     — Это вам, — невозмутимо сказала Генриетта и передала конверты.
     Шварц прочитал и расхохотался. Олейников протянул ему свое послание. Содержание писем было одинаковым:
     „Пусть Коля и Женя
     Помрут от тоски —
     Я Даню люблю —
     До гробовой доски.
     Груня“»
Наиболее развернуто по поводу Груниной красоты высказался Николай Заболоцкий:
Красота Груни
<1>
Я, как заведующий приложениями,
замечаю красоту,
но, как знакомый с дамскими внушениями,
себя, конечно, в рамках соблюду.
<2>
Минута слабости
Облака летят по небу
люди все стремятся к хлебу,
но имея в сердце грусть,
Груня! — я куда стремлюсь.
<3>
Безумное решение
Груня, Груня, сколь терзаешь
ты мне сердце, ай-ай-ай…
К черту службу! Улетаешь
завтра ты со мной в Китай!
<4>
Раскаяние в необдуманном решении
Слаб человек! Одна минута —
и жизнь лежит — как бы разбитая посуда!
<5>
Возвращение к полезной жизни
Конечно, грех и я имею,
но все же вам скажу, друзья,
что вы живете так, что змею
таким манером жить нельзя.
Развратны вы! В грехах сидите,
мне жалко вас — погибли вы.
Вокруг меня страданий нити —
лишь я стою, увы, увы!
Другое послание Николай Заболоцкий торжественно зачитал 9 мая 1929 года — на праздновании ее дня рождения. Евгений Биневич указывает, что фрагмент стихотворения запомнила Фаина Давыдовна, сестра именинницы:
…Ты родила двух-трех мальчишек,
Даешь ты на обед им сыр.
Ты шьешь им дюжины штанишек.
Подгузников и пыр и пыр… 
Через несколько минут ответный экспромт читал Евгений Шварц:
Один завистник Заболоцкий,
Полет увидя мотылька,
Сказал ему с улыбкой плотской:
— Я придушу тебя слегка!
Был свернут из стихов кулек
И был уловлен мотылек.
Не верь, о Груня, подлецу
В день твоего рождения,
Когда, одетая к лицу,
Приемлешь поздравления.
Он низкий плут, он обормот,
А некий Шварц — наоборот! 
Наконец выступил и его всегдашний оппонент — Олейников:
Да, Груня, да. И ты родилась.
И ты, как померанц, произросла.
Ты из Полтавы к нам явилась
И в восхищенье привела.
Красивая, тактичная, меланхоличная!
Ты нежно ходишь по земле,
И содрогается все неприличное,
И гибнет пред тобой в вечерней мгле.
Вот ты сидишь сейчас в красивом платьице
И дремлешь в нем, ты думаешь о Нем,
О том, который из-за Вас поплатится —
Он негодяй и хам (его мы в скобках Шварцем назовем).
Живи, любимая, живи, отличная… Мы все умрем.
А если не умрем, то на могилку к вам придем. 
Генриетта Левитина-Домбровская пережила всех своих воздыхателей. Была арестована в 1937 году, в 1938–1945 годах отбывала заключение в Караган­динском лагере. В 1949-м была повторно арестована, освобождена в 1955-м. Умерла в 1961 году.




1
остроумная выходка
Из воспоминаний Алисы Порет:
«Когда Саше Введенскому было не на что выпить, он держал необык­новен­ные пари. Например, Хармс должен был дойти от нашего дома до Литейного про­спекта, приодевшись в канотье без дна, так что волосы торчали поверх полей; в светлом пиджаке без рубашки, на теле был виден большой крест; военные галифе моего брата, и на голых ногах ночные туфли. В руке сачок для ловли бабочек. Пари держали на бу­тылку шампанского: если Хармс дойдет до пере­крестка и никто не об­ратит на него внимания, то выиграл он, и — на­оборот. Даниил Ивано­вич дал себя одеть и шел по тротуару очень спокойно, без улыб­ки, с достоинством. Мы бежали по другой стороне улицы и, умирая от глу­пого смеха, смотрели — что прохожие? Никто не обратил на него вни­мания, только одна старушка сказала: «Вот дурак-то». И все. Введен­ский по­бежал за бутыл­кой, а Даниил Иванович степенно вернулся к нам, и мы все вместе пообедали».
Страницы книги «Миллион» Даниила Хармса с рисунками Владимира Конашевича. 1931 годОГИЗ «Молодая гвардия»


2
ругательные рецензии на детские
книги обэриутов
Александр Введенский. «Кто?»
Рисунки Льва Юдина. 2-е изд. М., 1931
Автор рассказывает «о подвигах» пятилетнего Пети, который устроил беспо­рядок в кабинете дяди Бори и тети Вари. Дядя Боря и тетя Варя разыскивают виновников среди домашних животных, но потом узнают настоящего винов­ника и в наказание рассказывают о его шалостях всему свету. Момент шалости ребенка и наказания его автор проводит в форме индивидуального провин­циального семейного быта, совершенно не используя момент коллективного воспитания, не демонстрируя воздействия детского коллектива на «неоргани­зованного» Петю. Рисунки книги, сделанные в форме силуэтов, не всегда удач­ны. Силуэты дяди и тети сделаны грубо. Нечеток силуэт Пети. Книга неумная, неинтересная для советского ребенка. Использована быть не может  .
Даниил Хармс. «Миллион».
Рисунки Владимира Конашевича. М., 1931
Эта книга, по-видимому, должна служить упражнением в счете. На протяже­нии одиннадцати страниц автор оперирует с одной цифрой «четыре». Это — множитель и множимое, слагаемое и сумма. От частого, назойливого повто­рения слова «четыре» оно совершенно обессмысливается.
Раз, два, три, четыре,
и четырежды
четыре,
сто четыре
на четыре,
полтораста
на четыре,
двести тысяч
на четыре,
и еще потом четыре, —
все.
Со стороны содержания стихи не представляют никакой ценности. Стихи на­писаны халтурно. Кроме того, оформление книги не поясняет текста. Пионерки идут беспорядочной толпой, напоминающей стадо. Такое изображение отряда художником неверно. Совершенно непонятно читателю, почему человек с красным флагом выбрасывается из аэроплана (см. последнюю страницу).
Текст книги напечатан на двухцветных раскрашенных страницах. Чтение его на таком фоне вредно для детских глаз. Издательству следует, руководствуясь указаниями ЦК ВКП(б), поднять качество оформления детской книги. Книгу эту нельзя рекомендовать.



4
самых замысловатых
философских высказывания
1
Стихи не стоят на земле, на той, на которой живем мы. Стихи не по­вествуют о жизни, происходящей вне пределов нашего наблюдения и опыта, — у них нет композиционных стержней. Летят друг за другом переливающиеся камни и слышатся странные звуки — из пустоты; это отражение несуществующих миров.
Николай Заболоцкий
2
Земля стоит на трех китах. Киты стоят на черепахе. Черепаха плавает в море. Так ли это? Нет, не так. Земля просто имеет форму чашки, пере­вернутой кверху дном, и сама плавает в море. А над землей колпак не­бесного свода. По своду движется солнце, Луна и подвижные звез­ды — планеты. Неподвиж­ные звезды прикреплены к своду и вращаются вместе со сводом.
Даниил Хармс
3
1. Значение всякого предмета многообразно. Уничтожая все значения, кроме одного, мы тем самым делаем данный предмет невозможным. Уничтожая и это последнее значение, мы уничтожаем и само суще­ствование предмета.
     2. Всякий предмет (неодушевленный и созданный человеком) обла­дает четырьмя рабочими значениями и пятым сущим значением.
     Пер­вые четыре суть: 1) Начертательное значение (геометрическое), 2) це­левое значение (утилитарное), 3) значение эмоционального воз­действия на человека, 4) значение эстетического воздействия на че­ловека.
     Пятое значение определяется самим фактом существования пред­мета. Оно вне связи предмета с человеком и служит самому предмету. Пятое значение — есть свободная воля предмета.
     <…>
     6. Пятое значение шкафа — есть шкаф.
     Пятое значение бега — есть бег.
Даниил Хармс
4
Можно приписать какой-либо части пространства особое условие: некоторые из вообще возможных способов переходов в нем будут невозможны. Тогда получится фигура. Почему, однако, этот показатель невоз­можности таких-топереходов представим только для одно- или двух­мерных частей пространства? Ясно, например, в чем ограничение движений существа, ползущего по поверх­ности яйца, по сравнению с летающим существом. Но как представить, что и для летающего свободно какие-то пути на самом деле запрещены, хотя оно этого и не замечает?
Леонид Липавский


5
арестов
1
10 декабря 1931 года состоялся первый арест Даниила Хармса и Александра Введенского. Через несколько дней был арестован и Игорь Бахтерев. Обэриуты обвинялись в участии в антисоветской группе, сочинении и распространении контрреволюционных произведений. Также были аресто­ваны художник Николай Воронич, преподаватель Петр Калашников, поэт Александр Туфанов и литературовед Ираклий Андроников. Всех их, кроме Ираклия Андронникова («за недоказанностью его вины» был освобож­ден после допросов), обвинили по статье 58–10 действовавшего тогда Уголов­ного кодекса РСФСР.
Согласно приговору обэриуты были высланы из Ленинграда. Хармс и Введен­ский отбывали ссылку в Курске. Хармс переносил ее очень тяжело: город его угнетал, появились проблемы со здоровьем. В конце осени 1932-го он сумел вернуться в Ленинград, вскоре туда приехал (уже из Вологды) и Введенский. Осенью ОБЭРИУ исполнялось пять лет, праздновали в январе, а весной 1933 года возобновились выступления и регулярные встречи «Чинарей».
2
20 июля 1937 года по обвинению в шпионаже и участии в контрреволюцион­ном троцкистском подполье был арестован Николай Олейников. На допросах к Олейникову применялись пытки, и в итоге он «сознался». В дневниках Лидии Чуков­ской содержится сообщение, что поэт отказался донести на Маршака, сославшись на то, что они в ссоре (Маршак и его редакция в этот момент были разгромлены, на Маршака собирались компрометирующие данные). Был приговорен к расстрелу 19 ноября 1937 года, приговор привели в исполнение 24 ноября.
3
19 марта 1938 года был арестован Николай Заболоцкий — по обвинению в «принад­лежности к троцкистско-бухаринской группе среди ленинградских писателей». По заказу НКВД «отзыв» о нем написал заместитель ответствен­ного редактора журнала «Звезда» Николай Лесючевский:
«Н. Заболоцкий вышел из группки так называемых „обэриутов“ — реакционной группки, откровенно проповедовавшей безыдейность, бессмысленность в искусстве, неизменно превращавшей свои выступ­ления в общественно-политический скандал. (В груп­пу входили Н. Заболоцкий, А. Введенский, К. Вагинов, Д. Хармс и др.) Трюкачество и хулиганство „обэриутов“ на трибуне имело только один смысл — реакционный протест против идейности, простоты и понятности в искусстве, против утверждавшихся в нашей стране норм обществен­ного поведения. Заболоцкого „обэриуты“ объявляли „великим поэтом“, которого „оценят потомки“, который займет в истории место родо­начальника новой поэзии».
4
С 1936 года Александр Введенский жил в Харькове. В начале сентября 1941-гоон собирался эвакуироваться с семьей и советовался со знакомыми, что будет с ним в случае, если он не успеет уехать. Введенского особенно беспокоило то, что он под собственным именем участвовал в советской антифашистской пропаганде — публиковал стихотворные политагитки — и в случае прихода фашистов его бы наверняка уничтожили. Его опасения, возможно, были интерпретированы доносчиком и НКВД как «пораженческие». 27 сентября 1941 года Александр Введенский был арестован. Из заключения он переправил родным записку, которая заканчивалась словами: «Не забывайте меня. Саша». 20 декабря 1941 года он умер в поезде, в тюремном вагоне по пути в Казань, согласно официальному свидетельству о смерти — «вследствие заболевания плеврит экссудативный».
5
Даниил Хармс был повторно арестован 23 августа 1941 года. Его жена Марина Малич в тот же день написала в открытке подруге: «Даня уехал к Николаю Макаровичу», имея в виду уже расстрелянного к этому моменту Николая Олейникова. Поэту вменяли, что он «контрреволюционно настроен, распро­страняет в своем окружении контрреволюционные клеветнические и поражен­ческие настроения». На допросах он имитировал душевнобольного, в состав­ленном уже в тюрьме «акте медицинского освидетельствования» указывалось: «Высказывает обширные бредовые идеи изобретательства». Хармс был признан виновным в том, что «проводил среди своего окружения контрреволюционную пораженческую агитацию, направленную к подрыву военной мощи Советского Союза, к разложению и деморализации Красной армии», но невменяемым по причине шизофрении. 2 февраля 1942 года он скончался в тюремной психбольнице, пережив Введенского на 36 дней.


3
поэта, которых бы не было
без обэриутов
Всеволод Некрасов
Родился в 1934 году. Входил в Лианозовскую группу поэтов и художников  . Из излюбленных обэриутских приемов у него можно обнаружить повтор. Как сказал об особенности поэзии Некрасова исследователь и публикатор неофициальной поэзии Владислав Кулаков: «Многократный повтор „остра­няет“ слово, нарушает механизм рефлекса, привычки, инерции и в то же время со­здает интонационную инерцию, резкий сдвиг, который всегда выразителен». Да и финальное «всё» в этом стихотворении — типичная концовка стихов Даниила Хармса.
***

Зима
Зима зима
Зима зима зима

Зима зима зима зима
Зима
Зима
Зима

И весна
***

Это что
Это что
Это всё
Это всё
Всё и больше ничего
Всё и больше ничего
И всё очень хорошо
И всё очень хорошо
Всё
Олег Григорьев
Родился в 1943 году. Так же, как и обэриуты, ушел в детскую поэзию — при жизни выпустил три книжки для детей. Именно детское сознание становится у Григорьева устойчивой психологической мотивировкой абсурда. В основе его стихов та же «трагическая забава» (выражение Константина Вагинова), что и у обэриутов.
***
Не успела табуретка,
Пущенная из одного окна, залететь в другое,
Сизов, лежавший на койке,
Отворил дверь ногой.
Табуретка пролетела комнату
И ударила соседа в коридоре с кастрюлей щей.
Сосед упал и задергался
В луже вареных овощей.
Генрих Сапгир
Родился в 1928 году. Как и Всеволод Некрасов, входил в группу лианозовцев. В творчестве Сапгира поэтика абсурда с его декларативной алогичностью создает гротескную модель мира, во многом напоминающую разломанное пространство обэриутского мира.
Блохомор
В канаве выросли блины
Поядовитей белены —
Блохомор!
Самосвал
Забуксовал.
Заглох мотор.
Полез
Шофер —
И глядит из-под колес.
Прелью шибануло в нос!
От запаха цветов
Выворачивает наизнанку!
Готов!
Шофер полез на стенку:
— Открытие!
Событие
Всемирного масштаба!
Свезу-ка этих желтеньких,
Спасибо
Скажет баба. —
И наломал ботаник
Веник.
Едет парень с веником,
Веник пахнет пряником.
Принес в барак.
Тут поднялся шум и крик!
Люди пляшут и поют —
На работу не идут…
Так, отведав блохомора,
Две недели
Мы гуляли
На поминках у шофера.
Люди врут,
Что блохи мрут.
Больше о Всеволоде Некрасове, Олеге Григорьеве и Генрихе Сапгире — в материале «Хрестоматия андеграундной поэзии»




3
пропавших произведения
Повести Дойвбера Левина «Похождение Феокрита» и «Парфений Иваныч» 
Ленинградский писатель Геннадий Гор вспоминал  :
«Обериутский прозаик Дойвбер Левин, впоследствии героически погиб­ший на Невской Дубровке, прочитал главы из романа „Похождение Феокрита“. Роман Левина походил на картину Марка Шагала. Так же как у Шагала, в „По­хождении Феокрита“ размывались границы между тем, что могло быть, и тем, что могло только присниться. В нижнем этаже шагаловски фантастического дома жил обычный советский служащий, а в верхнем обитало мифическое существо с головой быка. Только потолок отделял современность от антич­ности, спаянных вместе причудливой фантазией автора».
Пьеса «Моя мама вся в часах», основанная на текстах Введенского, Хармса и других
Была поставлена осенью 1926 года в театре «Радикс» при содействии Казимира Малевича. Игорь Бахтерев вспоминал:
«Поскольку предполагалось осуществить постановку в „Радиксе“ в сжатые сроки, решено было воспользоваться уже существующими текстами, смонти­ровав пьесу из произведений Введенского и Хармса, название пьеса получила по заглавию одного из стихотворений Вве­денского. Пьесы, собственно, в стро­гом смысле слова, не было, поскольку уже существовавшие произведения не были объединены сквозным действием, это был скорее монтаж, делавшийся на ходу». 
Роман Александра Введенского «Убийцы вы дураки»
Известно, что Введенский читал свой роман вслух на семинаре в Институте истории искусств. Еще до начала войны он ходил в списках, но потом следы его затеря­лись.


1
очень важный
чемоданчик
Зимой 1941/42 года, после второго ареста Хармса, Яков Друскин вынес из 8-й квар­тиры дома № 11 по улице Маяковского в Ленинграде чемодан, набитый рукописями. Там был архив самого Хармса, стихи Александра Вве­денского и авторский список стихотворений Николая Олейникова. С этим чемоданом в июле 1942 года Друскин уехал в эвакуацию в Читинскую область, а в 1943-м переехал в Свердловск. С ним же вернулся в сентябре 1944 года в освобожден­ный от блокады Ленинград. Долгое время, до начала 1950-х годов, Друскин на­деялся, что его друзья вернутся, что Хармс не умер в тюрьме, а был эвакуиро­ван, — а когда надежда пропала, он стал разбирать архив. Именно благодаря Якову Друскину многое из обэриутского наследия удалось спасти. 




8
найденных стихотворений
В заявлении о приеме в Ленинградское отделение Союза поэтов от 31 мая 1926 года Николай Заболоц­кий писал: «Прошу принять меня в число членов Союза. Стихи прилагаю». В биографии поэта, написанной его сыном, говори­лось: «Какие стихотворения были приложены к анкете-заявлению и сохрани­лись ли они — неизвестно». Однако когда в 2014 году готовился к изданию сборник Николая Заболоцкого «Столбцы», среди материалов Союза, находив­шихся в фонде Павла Лук­ницкого  , были обнаружены два стихотворения Заболоцкого, ранее считав­шиеся утраченными, — «Исход» и «Приглашение муз». Исследователи полагают, что именно их он приложил к заявлению о вступлении в Союз поэтов.
А в 2008 году литературовед Игорь Лощилов обнаружил в фонде Лили Брик и Василия Катаняна шесть неизвестных ранее стихотворений Олейникова: «Убийство», «Ботанический сад», «Жалоба математика», «Кузнечик», «Шуроч­ке» и «Самовосхваление математика». В частности, стихотворение «Шурочке» посвящено Александре Любарской (1908–2002) — писательнице и переводчи­це, редактору Детгиза, работавшей с Олейниковым.
Шурочке
У мухи нету перьев. Зачем же я не муха?!
Я тоже не имею ни перьев, ни хвоста.
И мягкости такой же мое большое брюхо,
Я так же, как и муха, не вью себе гнезда.
     Когда бы при рождении
     Я мухой создан был,
     В сплошном прикосновении
     Я жизнь бы проводил.
     Я к вам бы прикасался,
     Красавица моя,
     И в обществе считался
     Счастливчиком бы я.
И я бы не кусался, а только целовался.

1933




1
коллективный стихотворный
экспромт
В одном из номеров «Ежа» Корней Иванович Чуковский призвал учиться писать стихи и предложил начало стихотворения, которое дети должны были продолжить:
Залетела в наши тихие леса
Полосатая, ужасная оса…
Укусила бегемотицу в живот,
Бегемотица…
Олей­ников, Шварц, Хармс тоже решили отозваться на предложение мэтра. Оче­видное окончание строфы «Бегемотица от ужаса ревет» забраковал Хармс. В итоге после получаса совместных усилий получилось следующее:
Залетела в наши тихие леса
Полосатая, ужасная оса…
Укусила бегемотицу в живот.
Бегемотица в инфаркте. Вот умрет.
А оса уже в редакции крутится —
Маршаку всадила жало в ягодицу.
И Олейников от ужаса орет,
Убежать на Невский Шварцу не дает.
Искусала бы оса всех не жалея —
Если б не было здесь автора Корнея.
Он ногами застучал,
На осу он накричал:
«Улетай-ка вон отсюда ты, оса,
Убирайся в свои дикие леса».
А бегемотица лижет живот,
Он скоро, он скоро, он скоро пройдет.
Когда Чуковский обнаружил среди детских писем этот опус, он, рассмеяшись, заметил: «Я всегда знал, что из талантливых ребят вырастают талантливые дяди».

4
словечка, которые
придумали обэриуты
(и, возможно, несколько
раз употребили)


Дней катыбр
из стихотворения «Выбор дней» (1931) Хармса
Ны
трубка у Введенского
Цисфинитный
«посюсторонне-конечный» у Хармса
Игнавия
меланхолия у Хармса




3
рок-группы, которых бы не было
без обэриутов
Гротесково-парадоксальная поэтика была весьма свойственна отечественному рок-движению. Вывернутый наизнанку карнавальный мир, эксперименты со звуком-ритмом и визуальностью, скоморошеское и юродивое поведение, перформативность сценического высказывания — это то, что в творчестве отдельных постсоветских рок-групп восходит к обэриутской поэтике.

«АВИА» («Анти-ВИА»)
Основана в сентябре 1985 года. Поначалу из-за большого количества инстру­ментов и недостаточного количества музыкантов последние передвигались на сцене от инструмента к инструменту. На концертах АВИА воспроизводили эстетику раннесоветского конструктивизма и парадов физкультурников.
«Поп-механика» 
«В стране слишком мало сумасшедших», — любил повторять создатель группы Сергей Курехин. В перформативные проекты Курехина набирались разные составы участников, Курехин использовал разные сценические техники и экспериментировал со звуком. 
«Високосное лето» 
Одна из самых ранних рок-групп в СССР. Создана в 1970-х и прославилась своими перформансами с декорациями, костюмами, дымом и стробоскопом, который они стали использовать одними из первых. Фантасмагоричность стробоскопного освещения дополнялась психоделическими стихами Маргариты Пушкиной.


8
лучших песен
на стихи обэриутов
Александр Маноцков и Courage Quartet. «Шарабан» на стихотворение Даниила Хармса «Жил-был в доме тридцать три единицы...»
Кирилл Молчанов на стихотворение Николая Заболоцкого «В этой роще березовой» (исполняет Псой Короленко)
Леонид Десятников на стихотворение Даниила Хармса «Дни летят, как рюмочки»
Леонид Федоров и Владимир Волков на стихотворение Александра Введенского «Немцы»­
Группа «Территория». «Колотушка» на стихотворение Николая Заболоцкого «Меркнут знаки зодиака»
Леонид Федоров и «Крузенштерн» на стихи Даниила Хармса «Гвидон»
Группа «Вальс в Конго» на стихотворение Даниила Хармса «Тише целуются»
Александр Маноцков и Courage Quartet. «Вакхическая песнь» на стихотворение Николая Олейникова «Послание, бичующее ношение одежды»

Источники
  • Введенский А. Полное собрание произведений. В 2 т. 
    М., 1993.
  • Жаккар Ж. Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда. 
    СПб., 1995.
  • Заболоцкий Н. Столбцы. 
    М., 2016.
  • Кобринский А. Даниил Хармс. 
    М., 2008.
  • Кобринский А. О Хармсе и не только: статьи о русской литературе XX века. 
    СПб., 2013.
  • Кобринский А. Поэтика «ОБЭРИУ» в контексте русского литературного авангарда. В 2 т. 
    М., 2000.
  • Лощилов И. «Игра на гранях языка»: Николай Заболоцкий и его критики. 
    Н. Заболоцкий: pro et contra. СПб., 2010.
  • Мейлах М. Шкап и колпак: Фрагмент обэриутской поэтики. 
    Тыняновский сборник. Выпуск 4. Четвертые Тыняновские чтения. Рига, 1990.
  • Олейников Н. Число неизреченного. 
    М., 2015.
  • Шубинский В. Даниил Хармс. Жизнь человека на ветру. 
    М., 2015.
  • «…Сборище друзей, оставленных судьбою»: Л. Липавский, А. Введенский, Я. Друскин, Д. Хармс, Н. Олейников. «Чинари» в текстах, документах и исследованиях. В 2 т. 
    М., 2000.















Курс № 55 Русская литература XX века. Сезон 6

Путеводитель по ОБЭРИУ





Комментариев нет:

Отправить комментарий

Архив блога