Два сочинения в формате ЕГЭ. Тексты по Юрию Богдареву и Александру Чехову

Два сочинения: тексты по Бондареву и Чехову

(1)Для меня ясно одно: глав­ные участ­ни­ки ис­то­рии — это Люди и Время. (2)Не за­бы­вать Время — это зна­чит не за­бы­вать Людей, не за­бы­вать Людей — это зна­чит не за­бы­вать Время. 

(3)Ко­ли­че­ство ди­ви­зий, участ­во­вав­ших в том или ином сра­же­нии, со скру­пулёзной точ­но­стью под­счи­ты­ва­ют ис­то­ри­ки. (4)Од­на­ко они не смо­гут под­слу­шать раз­го­вор в окопе перед тан­ко­вой ата­кой, уви­деть стра­да­ние и слёзы в гла­зах во­сем­на­дца­ти­лет­ней де­вуш­ки-сан­ин­струк­то­ра, уми­ра­ю­щей в по­лу­тьме по­лу­раз­ру­шен­но­го блин­да­жа, во­круг ко­то­ро­го гудят про­рвав­ши­е­ся не­мец­кие танки, ощу­тить треск пулемётной оче­ре­ди, уби­ва­ю­щей жизнь. 

(5)Нам было тогда по два­дцать лет. (6)Мы меч­та­ли вер­нуть­ся в тот сол­неч­ный до­во­ен­ный мир, где солн­це ка­за­лось нам празд­нич­ным солн­цем, вста­ю­щим над землёй изо дня в день по своей не­пре­лож­ной за­ко­но­мер­но­сти; трава была тра­вой, пред­на­зна­чен­ной для того, чтобы расти; фо­на­ри — для того, чтобы осве­щать сухой ап­рель­ский тро­туар, ве­чер­нюю толпу гу­ля­ю­щих, в ко­то­рой идёшь и ты, во­сем­на­дца­ти­лет­ний, за­го­ре­лый, силь­ный. (7)Все ливни ве­се­ло про­хо­ди­ли над твоей го­ло­вой, и ты был озор­но рад блес­ку мол­ний и пу­шеч­ным рас­ка­там грома; все улыб­ки в том вре­ме­ни пред­на­зна­ча­лись тебе, все смер­ти и слёзы были чу­жи­ми... (8)Весь мир, про­зрач­но-лу­че­зар­ный, лежал у твоих ног ран­ним го­лу­бым ап­ре­лем, обо­гре­вая доб­ро­той, ра­до­стью, ожи­да­ни­ем любви. (9)Там, по­за­ди, не было оже­сточённой не­при­ми­ри­мо­сти, везде была раз­ли­та зе­ле­но­ва­то-свет­лая ак­ва­рель в воз­ду­хе; и не было жёстких чёрных кра­сок. (10)3а дол­гие че­ты­ре года войны, чув­ствуя близ сво­е­го плеча ог­нен­ное ды­ха­ние смер­ти, молча про­хо­дя мимо све­жих бу­гор­ков с над­пи­ся­ми хи­ми­че­ским ка­ран­да­шом на до­щеч­ках, мы не утра­ти­ли в себе преж­ний мир юно­сти, но мы по­взрос­ле­ли на два­дцать лет и, мни­лось, про­жи­ли их так по­дроб­но, так на­сы­щен­но, что этих лет хва­ти­ло бы на жизнь двум по­ко­ле­ни­ям. 

(11)Мы узна­ли, что мир и про­чен, и зыбок. (12)Мы узна­ли, что солн­це может не взой­ти утром, по­то­му что его блеск, его тепло спо­соб­на уни­что­жить бомбёжка, когда го­ри­зонт тонет в чёрно-баг­ро­вой за­ве­се дыма. (13)Порой мы не­на­ви­де­ли солн­це — оно обе­ща­ло лётную по­го­ду и, зна­чит, ко­ся­ки пи­ки­ру­ю­щих на тран­шеи «юн­кер­сов». (14)Мы узна­ли, что солн­це может лас­ко­во со­гре­вать не толь­ко летом, но и в же­сто­чай­шие ян­вар­ские мо­ро­зы, вме­сте с тем рав­но­душ­но и бес­по­щад­но об­на­жать своим све­том во всех де­та­лях не­дав­нюю кар­ти­ну боя, раз­во­ро­чен­ные пря­мы­ми по­па­да­ни­я­ми ору­дия, тела уби­тых, ко­то­рых ты ми­ну­ту назад на­зы­вал по имени. (15)Мы узна­ва­ли мир вме­сте с че­ло­ве­че­ским му­же­ством и стра­да­ни­я­ми. 

(16)Время уже тро­ну­ло па­мять: по­туск­не­ли де­та­ли, по­лу­за­бы­ты лица по­гиб­ших, не так остро ощу­ти­мы в вос­по­ми­на­ни­ях за­па­хи раз­во­ро­чен­ных сна­ря­да­ми око­пов, ты не при­ги­ба­ешь­ся ин­стинк­тив­но на улице при отдалённом звуке от­бой­но­го мо­лот­ка, на­по­ми­на­ю­щем бой круп­но­ка­ли­бер­но­го пу­ле­ме­та. (17)При вспыш­ках празд­нич­ных ракет над кры­ша­ми домов не рвётся из горла не­воль­ный крик: «Ло­жись!» (18)Уже при­выч­но не вы­ис­ки­ва­ешь взгля­дом место на углу, возле ап­те­ки или уни­вер­ма­га (место для ог­не­вой по­зи­ции с ши­ро­ким сек­то­ром об­стре­ла), а слу­чай­но услы­шан­ный в су­мер­ках крик ре­бен­ка не вы­зы­ва­ет в па­мя­ти чёрные кон­ту­ры раз­би­тых де­ре­вень, печ­ную гарь ды­мя­щих­ся раз­ва­лин, обуг­лен­ные сады, плач в тем­но­те. 

(19)Дол­го­ждан­ный мир (мы шли к нему че­ты­ре года) проч­но вошёл в со­зна­ние — мир с блес­ком утрен­не­го солн­ца на мо­сто­вых, с ше­ле­стом пе­ре­пол­нен­ных по ве­че­рам трол­лей­бу­сов и уют­ной на рас­све­те вознёй го­лу­бей на кар­ни­зах.

(По Ю. Бон­да­ре­ву*) 

*Юрий Ва­си­лье­вич Бон­да­рев (род. в 1924 г.) — рус­ский пи­са­тель, про­за­ик, автор ро­ма­нов, по­ве­стей и рас­ска­зов. Участ­ник Ве­ли­кой Оте­че­ствен­ной войны.

СОЧИНЕНИЕ по тексту Юрия Бондарева про историческую память

Текст писателя-фронтовика Юрия Бондарев посвящен проблеме памяти. Свои размышления Юрий Васильевич начинает четкой и понятной формулой: «не забывать Время – это значит не забывать Людей, не забывать Людей – это значит не забывать Время».

Иллюстрируя это определение памяти, писатель сначала вспоминает свою юность, когда мир казался полным солнца, был наполнен радостью, «ожиданием любви»; затем вспоминает четыре года войны, которых «хватило бы на жизнь двум поколениям». Юрий Бондарев говорит, что его поколение узнало, что «мир прочен, и зыбок».  Люди узнали мир войны, узнали, что можно ненавидеть солнце, потому что в ясную погоду косяки «юнкерсов» и потому что оно беспощадно обнажает во всех деталях недавнюю картину боя.

Поколение Юрия Бондарева знало жизнь до войны, узнало жизнь во время войны и теперь узнало жизнь после войны. Писатель отмечает, что спустя несколько лет «время уже тронуло память: потускнели детали, потускнели лица», что долгожданный мир уже прочно вошел в сознание.

Юрий Бондарев не высказывает свою позицию прямо, но каждому становится понятно, что писатель призывает помнить Людей и помнить Время Великой Отечественной войны.

Думаю, что эти размышления писателя относятся по времени к 70-м годам прошлого века, однако, на мой взгляд, сегодня в веке 21-ом услышать призыв писателя стало просто необходимым. Сегодня интерес к теме Великой Отечественной войны значительно снизился. Для современного человека события середины прошлого века давно стали просто историей, мы забываем Тех Людей, забываем То Время.

Помнить необходимо! Человек без памяти, без Истории утрачивает человечность, становится манкуртом («И дольше века длится день»). В то же время помнить можно, только если прошлое показано правдиво и честно, соответствуют твоему нравственному чувству. Мне, например, очень важно, чтобы, говоря о прошлом, мы не использовали бы ура-патриотические лозунги, а именно воскрешали бы в нашей исторической памяти Тех людей и То время.

Еще живы "дети войны", но наша память перестает помнить. Слова перестают что-то значить. Отношение к этой войне, мне кажется, становится все более безликим, официальным, неживым, в духе протокольных уроков патриотизма и толерантности.

Историческая память невозможна без покаяния. Сегодня эта война все чаще представляется как народная трагедия.  Правду о войне, о Людях и Времени нужно знать, Эту правду о войне трудно и горько узнавать. Для того чтобы дать собственную оценку событиям 1941-1945 годов, необходимо самому прочитать Гроссмана и Бондарева, Воробьева и Астафьева, вступить в диалог с авторами-фронтовиками.

(1)Небо заволокло злыми тучами, дождь печально колотил в стёкла и нагонял на душу тоску. (2)В задумчивой позе, с расстёгнутым жилетом и заложив руки в карманы, стоял у окна и смотрел на хмурую улицу хозяин городского ломбарда Поликарп Семёнович Иудин.

(3)«Ну что такое наша жизнь? - рассуждал он в унисон с плачущим небом. - (4)Что она такое? (5)Книга какая-то с массой страниц, на которых написано больше страданий и горя, чем радостей... (6)На что она нам дана? Ведь не для печалей же Бог, благой и всемогущий, создал мир! А выходит наоборот. (9)Слёз больше, чем смеха.»

(10)Иудин вынул правую руку из кармана и почесал затылок.

(11)«Н-да, - продолжал он задумчиво, - в плане у мироздания, очевидно, не было нищеты, продажности и позора, а на деле они есть. (12)Их создало само человечество. (13)Оно само породило этот бич. (14)А для чего, спрашивается, для чего?»

(15)Он вынул левую руку и скорбно провёл ею по лицу.

(16) «А ведь как легко можно было бы помочь людскому горю: стоило бы только пальцем шевельнуть. (17)Вон по улице идёт богатая похоронная процессия. (18)Шестерня лошадей в чёрных попонах везёт пышный гроб, а сзади едет чуть ли не на версту вереница карет. (19)Факельщики важно выступают с фонарями. (20)На лошадях болтаются картонные гербы: хоронят важное лицо, должно быть, сановник умер. (21)А сделал ли он во всю жизнь хоть одно доброе дело? (22)Пригрел ли бедняка? (23)Конечно, нет, мишура!»

- (24)Что вам, Семён Иваныч?

- (25)Да вот затрудняюсь оценить костюм. (26)По-моему, больше шести рублей под него дать нельзя. (27)А она просит семь; говорит, детишки больны, лечить надо.

- (28)И шесть рублей будет многовато. (29)Больше пяти не давайте, иначе мы так прогорим. (30)Только вы уж осмотритесь хорошенько, нет ли дыр и не остались ли где пятна.

(31)«Нда-с, так вот - жизнь, которая заставляет задуматься о природе человека. (32)За богатым катафалком тянется подвода, на которую взвалили сосновый гроб. (33)Сзади неё плетётся, шлёпая по грязи, только одна старушонка. (34)Эта старушка, быть может, укладывает в могилу сына-кормильца. (35)А спросить-ка, даст ли ей хоть копейку вот та дама, которая сидит в карете? (36)Конечно, не даст, хотя, может, выразит свои соболезнования.  

- (37)Что там ещё?»

- (38)Шубку старуха принесла. Сколько дать?

- (39)Мех заячий. (40)Ничего, крепка, рублей пять стоит. (41)Дайте три рубля, и проценты, разумеется, вперёд. (42)«Где же, в самом деле, люди, где их сердца? (43)Бедняки гибнут, а богачам и дела нет.»

(44)Иудин прижал лоб к холодному стеклу и задумался. (45)На глазах его выступили слёзы - крупные, блестящие, крокодиловы слёзы.

(по А.П. Чехову*)

* Александр Павлович Чехов (1855-1913) - русский писатель, прозаик, публицист, старший брат Антона Павловича Чехова.

СОЧИНЕНИЕ по тексту Александра Чехова про хозяина ломбарда Иудина

В тексте Александра Чехова художественными средствами ставится проблема двуличия, проблема ханжества. Как и брат Антон, Александр Павлович Чехов воздерживается от прямой оценки героя. Лишь со второй половины текста мы начинаем понимать, что философские размышления и сочувствие к беднякам у Иудина, хозяина ломбарда, лживые, ненастоящие, а слезы его – крокодиловы.

Конечно, свое отношение к герою Чехов высказывал и раньше. Выражения типа «в унисон с плачущим небом», повторы в описании похорон и в диалогах с коллегами по цеху, да и сама лексика и грамматика «рассуждений» и деловых реплик Иудина обличают в нем двуличного человека. Александр Чехов не говорит о своем отношении к Иудину прямо: весь текст – монолог ростовщика и диалоги его с приказчиками, однако иронично-насмешливое отношение к ханже становится очевидным к финалу – «крокодиловы слёзы»!

Чеховский рассказ (вернее, Александра Чехова) – юмористическая новелла.  Отношение же Антона Павловича к человеческой несвободе общеизвестно: человек должен по капле выдавливать из себя раба. И юмористический характер рассказа Александра Павловича Чехова про ростовщика Иудина вовсе не отменяет серьезности размышлений читателя рассказа. Проблема ханжества и двуличия, проблема всякого рода фарисейства и лицемерия, проблема показной любви к народу и показного патриотизма и шире – проблема человеческой несвободы будут актуальны всегда.

У меня всякого рода проявления ханжества и лживости вызывают резкое неприятие человека, в лучшем случае ханжа может вызвать сочувствие. Если я вижу, что человек неискренен, - я ему не верю, если человек -  ханжа, – мне трудно говорить с ним.

Литературных примеров ханжей немало. Это и Иудушка Головлев Щедрина, и Фома Фомич из «Села Степанчикова...» Достоевского. Это семейства Курагиных, Друбецких, Бергов из «Войны и мира». И, конечно, это знаменитый «Тартюф» Мольера.

Два сочинения 2017